Итак, начнем. Я стала вращать наручники вокруг руки. Если бы у меня были нитки, дело пошло бы быстрее. Не раз видела, как при помощи ниток снимают с пальца кольцо не по размеру. Я вращала наручник вокруг руки и одновременно тянула руку на себя. Получается очень больно, но рука потихоньку вылезает из наручника. Все это я проделываю под одеялом. Еще пара движений. Потерпеть. Больно. Очень больно. Самое главное — не завыть, а то охрана проснется.
Ну вот, свершилось. Оковы пали, и свобода нас встретит радостно у входа. Я села на кровати, охранники даже не пошевелились. Тогда я тихо, на цыпочках, прошла в туалет. Постояла там немного, прислушалась — тишина. Я открыла дверь шкафа. В соседней, тоже одноместной, палате лежала женщина, она не спала. Увидев меня, она не испугалась, даже не удивилась.
— Мой муж — священник, мы молимся за вас, — сказала она.
— Спасибо, — ответила я ей.
— Ваша мама лежит в этом отделении. Когда вас арестовали, ей стало плохо, и ее госпитализировали.
— А в какой палате?
— Не знаю.
— Спасибо за информацию.
Я вышла из палаты в коридор. Пусто и тихо. Раннее утро, больные крепко спят. Я попыталась интуитивно определить, в какой палате лежит моя мама. Постояла напротив одной палаты, но все двери по коридору были закрыты, и я не решилась войти. Распугаю больных. Меня все знают, знают, что случилось. Больные тяжелые, есть с инфарктами, не надо их пугать.
Я спустилась по парадной лестнице на первый этаж, зашла в ординаторскую. Окно в ординаторской было раскрыто. Я остановилась. Высота небольшая: один метр полета, три секунды времени — и я на свободе. Вокруг больницы лес, пять-семь минут под горку — трасса Москва — Киев, остановлю любую дальнобойную машину, и пусть ищут ветра в поле.
Как долго я стояла у окна, не знаю. Уйти оказалось очень легко. Вот она, воля, вот она, свобода! Скоро вы узнаете настоящих супергероев. Позже я пойму, что тюрьма не война и там нет героев. Свобода манила меня. А если честно, я не люблю слово «свобода». После развода муж сказал мне: «Свободна». Свобода — это что-то другое, явно не то, что разделяет решетка. Свобода — это состояние души. Можно быть свободным и за колючей проволокой, а можно и на воле несвободным.
Я струсила. Что будет с мамой, когда она узнает? Она уже, наверно, начала привыкать к этой мысли, а тут опять новости. Выдержит ли? Как жаль, что я не знаю, в какой палате она лежит. Где-то совсем рядом, я чувствую это. Что бы она мне сказала сейчас? «Мы пройдем этот путь достойно», — услышала я голос мамы.
Я вышла из ординаторской. Все было спокойно. Тишина, давящая на уши, предрассветная. Нужно возвращаться. Я пошла не тем путем, каким пришла сюда. Пересекла реанимационное отделение, поднялась по запасной лестнице на третий этаж.
Похоже, менты проснулись. Они с перепугу не могли открыть дверь палаты изнутри. Сначала с дикими воплями искали ключ, потом не попадали ключом в замочную скважину. Ну вот, наконец-то открыли дверь. Сейчас выбегут. Я спряталась в холле за столбом. Менты понеслись в противоположную сторону, на парадную лестницу. «Сбежала! Сбежала!» — орали они.
Я спокойно вернулась в палату. Засунуть руку в наручник гораздо сложнее, чем вынуть. Я намазала руку густым слоем крема, пришлось потрудиться и потерпеть. Накрылась одеялом и закрыла глаза.
Менты вернулись минут через пятнадцать.
— Где ты была?
— В смысле?
— Это побег.
— Кто куда убежал? — продолжала играть роль я.
Менты исходили злобой.
— Хорошо, что начальству еще не доложили. Где ты была?
— Глючит? Пить надо меньше. Спать надо дома, а не на работе, и в карты не играть. Скажу вашему начальству, что в карты у вас свободу свою выиграла, вы меня сами и отпустили.
Менты взмолились:
— Не закладывай нас. Попытка была, но мы ее не засчитали. Мы тебя не знаем, ты — нас. Звездочки скоро получать, и так зарплата мизерная. Настучишь на нас — уу-у! — И мент сунул мне под нос кулак и засмеялся. Я тоже засмеялась.
***
В голове, как назойливая муха, крутился вопрос, где Кичигина берет деньги.
Кичигина — это медсестра врача, которая работает в нашем кабинете в другую смену. Ходит, похихикивает: «Бросим козу в сарафане, устроим веселуху». В то время я не придавала значения этим словам. Мне было не до этого: развод с мужем, море слез. Недопонимала я того, что происходит. Только успокоюсь, приду в себя, — а она мне опять какие-нибудь новости про мужа несет. Хочу казаться равнодушной, а слеза обязательно задрожит на моих ресницах.