Прокурор и судья весело посмеялись надо мной. Не было этого!
***
Бывает, и медведь летает, когда сучок обломится. Господи, дай мне сил и терпения. Сколько грязи я увидела! Грязь, в моем понимании, это не только вши, гниды, крысы, но и нечистоплотность человеческой души. Судья всячески затягивал процесс. То вещдоки искали, то свидетелей якобы не нашли. Прокурор читал дело очень неторопливо. Целых три дня зачитывал номера купюр, которые были изъяты у Кичигиной при аресте. Я-то тут при чем? На третий день я не выдержала и рявкнула на прокурора. Он понял мое раздражение и быстро закончил: «…и другие купюры разного достоинства».
После суда меня привезли в камеру. Я скрежетала зубами, в кровь искусала язык, кулаки просто чесались. Ненависть внутри меня бушевала с огромной силой, я готова была выломать все железные прутья, разорвать каждого, кто ко мне приблизится. За что я должна выслушивать на суде этот бред, эту ложь?! Но, как ни странно, сначала двести человек свидетелей дали показания, что они меня в глаза не видели. А когда все же арестовали Кичигину и Шурукину, свидетели завыли: «Нам следователь велел дать показания, какие были нужны ему!» То есть против меня. Им обещали за это свидания с детьми, передачи.
Протоколы судебного заседания.
Лист 46. Кичигина принесла десять или двадцать чистых бланков, показала мне, как нужно заполнять, и я их заполняла, указывая данные знакомых, а также фамилии из телефонного справочника. Подпись за Богословскую ставила Кичигина.
Лист 49. Мне Макухин (начальник БЭП) сказал: «Давай распределим роли, а то придется сажать всю больницу». Я не отрицаю, что брала бланки у Богословской. Но не похищала их.
Это показания свидетелей.
Лист 50. Ко мне в субботу пришел без адвоката следователь со стопкой рецептов и стал выяснять, какой рецепт мой, а какой нет. Я не спрашивала, почему нет адвоката, знала, что суббота, а кроме того, мне было сделано предложение: свидание с детьми в случае сотрудничества со следствием. Через некоторое время он принес напечатанный протокол допроса. Я его подписала. При осмотре рецептов номера с амбулаторными картами не сверяли, хотя я и просила об этом следователя. Я подписывала, где мне говорили. Мне рецепты показывали даже через окно выдачи пищи.
Это показания Кичигиной.
Князева.
Лист 53. Да только я не видела этих денег, это мне следователь сказал, что Шурукина передала Богословской деньги. Я сама не видела передачи денег.
Лист 54. Все кричали, что я не могла не видеть, как передавали деньги. Предполагалось, что передавались деньги, но я этого не видела и разговора о деньгах не слышала. Так говорил следователь. Это он мне сказал, что Шурукина передала деньги, а сама я не видела. Может, я испугалась, так как меня все ругали… Но я не видела денег.
Солодухина.
Лист 103. Между нами провели очную ставку, и Шурукина сказала, что она согласна с моими показаниями, а затем следователь ей заявил: «Нина, я тебя предупреждал, какие давать показания», — и она стала рассказывать совсем другое. Я считаю, что она дает лживые показания.
Лист 104. «Вы говорили, что вам угрожали, предупреждали, какие давать показания. О чем идет речь?» — «Оперативные работники угрожали, Макухин мне говорил, что уволит с работы».
Лист 105. Я уже устала от криков и угроз следователя, дала показания, какие им были нужны.
«Смирение и прощение, прощение и смирение, — твердила я себе. — Необходимо спасти свою душу от разрушения. Молитва, тихая молитва. Прощение грехов всем моим врагам. Привилегия сильных — это умение прощать. Пусть глумятся надо мной, я ведь лучше их знаю, кто я». И все же я стала озлобляться. Уже не могла спокойно говорить. Пыталась улыбнуться, но улыбка походила на оскал. В «мордогляд» (так здесь называют зеркало) я вообще перестала смотреть. Человек самый воспитанный может превратиться в зверя. Меня делают зверем окружающие меня люди, мою психику вымораживают. В изоляторе я одна, который месяц одна.
***
Если четыре дня человек ни с кем не разговаривает, то на пятый начинает разговаривать со своим внутренним голосом. Этого мне еще не хватало. Почему я его тогда испугалась, Лехи? Пришла бы сейчас, а он в камере бреется. Родная душа. Угнали Леху на зону, поговорить не с кем, только с крысами: вон они, почуяли осень, пришли погреть толстые бока, ходят по камере, не боятся — черные, серые, рыжие, большие, маленькие, всякие. Я в первый раз в жизни видела крыс. Поначалу я их испугалась, а теперь даже привязалась, всё живые души рядом. Под тумбочкой вывелись детеныши, пищали, просили есть. Я поставила им мисочку и регулярно, как детей по часам, кормила. А вот и моя подружка появилась. Тонкая и длинная, как колбаса, рыжая и особенно наглая. Я дала ей кличку Кичигина. Воровка страшная, тянет в норку все подряд: мыльницу, ложку, носки (как будто будет эти носки носить). Ходит по камере ночами, как каблучками стучит. Стоит только отвернуться, как она что-нибудь да и сопрет.