Бог был очень занят своим любимым делом и не видел, чем занимались люди. Он продолжал лепить новых человечков и объяснять прописные истины в надежде, что люди когда-нибудь поймут. Он бесконечно занимался этой тяжелой и неблагодарной работой, а люди продолжали бросать друг в друга комья грязи. «Жизнь — это тяжелая работа», — сказал мне кто-то, и я проснулась. Была еще темная осенняя ночь, все спали. Дежурные пришли на просчет, пересчитать спящие головы, и даже их шаги и треск рации не разбудил людей. Я опять заснула, и мне вновь приснилась та же черная стена. Я опять шла, падала, разбивая в кровь колени, снова поднималась и шла. «Жизнь — это очень тяжелая работа», — с этой мыслью я проснулась, когда голос из репродуктора заорал:
— Внимание, зона! В учреждении объявляется подъем!
***
Меня кто-то пытался разбудить грубыми толчками в бок. Так не хотелось открывать глаза… Только что объявили отбой, и сон быстро умчал меня в царство Морфея. Я протестующе бормотала сквозь сон: мне не нравилось, что кто-то хочет потревожить заслуженный мной отдых. Но будивший меня человек не успокаивался, он тряс мою вторую шконку, как трясут яблоню, обнаружив на верхушке единственный заветный плод, который держался прочно и не желал падать.
Я села на постели, еще не понимая, что происходит. Передо мной стояла дежурная.
— Собирайтесь.
— Куда?
— Узнаете.
— Прямо сейчас?
— Да.
Куда, зачем?.. Что за необходимость куда-то мчаться ночью?..
— Можете мне что-нибудь объяснить?
— Сейчас вам все объяснят.
Мне приказали надеть верхнюю одежду. Значит, поведут куда-то за пределы здания. Меня вывели во двор и проводили в сторону административного корпуса. На улице февраль. На душе холодно, да и нехорошее предчувствие еще сильнее морозит душу. Что происходит? «Меня ведут на расстрел», — мелькнула в голове шальная мысль. Именно так, наверное, водят на расстрел. Ночью, чтобы не было свидетелей, чтобы проснулись люди, а тебя нет. Первая мысль, которая в таких случаях возникает у зеков, — освободили, повезло человеку.
Меня ввели в кабинет. За столом сидел полковник Корнеев. Работать тут он начал недавно и уже успел заслужить у зечек славу тирана и матерщинника. Проверяя отряды, он обнаружил кошку, которая спала на кровати одной зечки. А заводить животных в местах лишения свободы категорически запрещено по уставу. Он не нашел ничего лучшего, как придушить несчастную кошку на глазах у всех, и сказал, что будет так поступать с каждой кошкой. Удивить зечек сложно: многие из них совершили преступления с особой жестокостью, но тут всем стало ясно, что с этим человеком шутки плохи. К нему быстро приросла кличка Полковник Фаллос.
Про меня, видимо, забыли; предыдущий начальник, дав мне клятвенное обещание не трогать меня, несмотря на прямое предписание, оказался человеком слова. И вот близилось УДО, условно-досрочное освобождение, а у меня, как ни странно, не было ни одного нарушения.
Полковник сидел в вальяжной позе, явно поджидая меня.
— Ну что, тварь конченая, кошка обосранная, допрыгалась?!
Я посмотрела вокруг себя. Проверила, нет ли кого рядом. Такую фразу я в свой адрес никак не ожидала услышать.
— На УДО собираешься? Спрашивается, собираешься или нет? Тебе, тварь, говорю. Прикинулась киской. Знаем мы тебя, как ты людей наебывала. Гноить таких тварей, как ты, надо на зоне! Предписание есть, но ты смогла тухлой овечкой прикинуться. Не получится!!! Давай подписывай документы, иди посиди в ШИЗО, подумай.
Он швырнул в меня измятый как бы в порыве гнева листок. Я подняла его, стала читать. Все написанное было не обо мне и не про меня. Оказывается, например, что во время ужина я вынесла хлеб из столовой «ухищренным способом».
— Куда ты, сука, хлеб тот засунула? Тебя спрашиваю. Не нажралась? Хоть хлеба здесь нажрешься. Тварь.
Я внимательно, несколько раз прочитала все, что было написано в бумажке. Мое злостное нарушение наказывается начальником учреждения пятнадцатью сутками штрафного изолятора. А обвиняют меня в выносе хлеба из столовой, да-да, ухищренным способом.