Из «кормушки» торчала рука, на ладони лежали двенадцать таблеток. Человек за дверью молчал. Рука была мужская. Огромная ладонь и двенадцать таблеток, пять красных и розовых и семь белых разного диаметра. Я молча смотрела на руку. Мужчина пожаловал в гости, а я не готова. В огромной рубахе, без макияжа, без прически. За дверью продолжали молчать.
Что бы это значило?.. Что-то из курса психиатрии мелькнуло в моих мыслях, я сразу вспомнила, что «дурак красненькому рад» и все психотропные препараты красного цвета, чтобы психи их употребляли с удовольствием. Я терапевт и не смогла привести в пример таблеток красного или розового цвета. Белые, желтые, коричневые… Это явно психотропные препараты. Зачем они мне? Я себя давно диагностировала: голосов не слышу, команд мне никто не дает, веду себя не агрессивно, а тихо, как мышка. Стоп. Тихие тоже бывают. Какие у них симптомы? Нет, забыла. Я продолжала анализировать свой психический статус, не находя в нем ничего патологического. Опять стоп. Леха говорил, что мы все с приветом, поэтому и живы в этом мире. Так как я до сих пор жива в таких условиях, значит, я с приветом. На этом диагнозе я и остановила свою мысленную дифференциальную диагностику. Потом еще раз пересчитала таблетки на ладони. Dosis letalis min… или max. «Смертельная доза», — подумала я. Что нужно этим людям от меня? Им нужно, чтобы я умерла?
Человек за дверью продолжал молчать. Мистически, загадочно. Что должна была сделать я? Захотелось начать разговор первой. Но человек за дверью наконец не выдержал:
— Я долго буду здесь стоять?
— Чем обязана? — выдавила из себя я.
Я узнала голос начальника медчасти великого князя Андрея Константиновича; как ни странно, сегодня он был без супруги.
— Вы должны принять эти таблетки.
— От какой болезни? У меня ничего не болит.
— Боль — это не основной симптом. Есть болезни, при которых ничего не болит.
— Меня никто не осматривал. Лечение может назначить врач, и только после осмотра. Я своих больных всегда осматриваю.
Я пыталась вспомнить все, что не успела забыть из медицины. Назначать лечение без осмотра — это преступление.
— Очень грамотный врач, поэтому ты здесь, а я не такой грамотный, поэтому не здесь.
— Пока не здесь.
— А это уже сопротивление администрации и неподчинение сотрудникам. Это перевод на строгие условия содержания.
Я мобилизовала всю свою любезность:
— Простите, пожалуйста, а что это за таблетки, как называются? Я обязана знать, а вы мне обязаны объяснить. Что от чего? Это прописные истины медицины.
— А это уже тянет на бунт и дезорганизацию нормальной работы учреждения.
— Я не знаю, на что это тянет, но таблеток этих принимать не буду.
— А за это ты ответишь. — И он захлопнул «кормушку».
— Жри ты эти таблетки сам, — сказала я, когда «кормушка» захлопнулась.
Эта фраза, видимо, тянула уже не на новый срок, а на высшую меру. Надеюсь, полковник ее не расслышал, а если даже и расслышал — что с того? Я взвесила все за и против. Если приму таблетки, вероятность того, что не увижу детей, увеличивается пропорционально дозе. А если я их не приму, то, даже угодив в колонию строгого режима, еще могу освободиться и увидеть родной дом.
Когда «кормушка» захлопнулась, я встала, поджав одну ногу. Смогу ли я до конца срока простоять на одной ноге? Смогу!!! Принесли завтрак, но я к нему не притронулась, мне уже казалось, что эти таблетки попали в пищу. Не притронулась ни к обеду, ни к ужину, пила только воду из-под крана.
Теперь я боялась только одного: придут санитары со шприцами, повалят и уколют. Такое тоже бывает. Леха меня об этом предупреждал.
Когда я объявила голодовку, великий князь говорил:
— Вот сейчас ослабнешь без еды, тогда я тебе и волью в организм все, что мне надо.
— В моем организме должно быть то, что надо мне, а не вам.
Хотя я и тогда не исключала возможности, что потеряю сознание от голода и они вольют в меня все, что захотят.
Зачем я им нужна?! Зачем им моя жизнь? Нервы сдавали. Голод и холод быстро давали о себе знать. Мысли как будто примерзали к черепной коробке, руки и ноги превратились в ледышки. Как согреться? Вот я маленькая. Бабушка испекла в печи хлеб и дала мне краюшку. Я выбежала с ней на улицу. Горячий хлеб обжигает руки. За мной увязались кошка с собакой, тут же прилетели птички, и я стала крошить для них хлеб. Вот я уже более взрослая. Мама напекла вкуснейших беляшей. А вот уже я сама жарю своим деткам блинчики со сметаной.