Она сидела в той же позе, обняв руками колени. Живот уже начал напоминать круглый аквариум, в котором плавали рыбки. Появились новые ощущения. Рыбки внутри живота били хвостом.
Кристина погладила рукой живот, откинулась, хотела прислониться к спинке, но это был металлический табурет, и спинки у него не было. Неудобно сидеть, тяжело. Она встала, вытерла слезы и стала прохаживаться по камере. В животе опять что-то зашевелилось. «Я не одна», — подумала Кристина и погладила рукой живот. Она вспомнила того гнусавого урода-охранника, который изнасиловал ее, и вдруг все ему простила. «Я теперь не одинока!»
Кристина смотрела то на грязное окно под потолком, то на металлическую дверь и опять вспоминала детский дом. Вспоминала свою злую начальницу, которая быстро поняла, что у девчонки талант и картины ее будут продаваться. Позже выяснилось, что во время очередного визита матери она закрыла девочку в чулане, а матери сказала:
— Больше не приходите сюда, девочку удочерили.
— Я ведь не писала отказ от нее.
— Вы плохая мать. Вас лишили родительских прав, — ткнула она матери в нос бумажку.
— Где моя девочка? — пыталась узнать правду мать.
— Тайна усыновления. Закон. Мы — слуги закона.
Дверь в карцер распахнулась. На пороге стоял тот же самый конвойный, что привел туда Кристину.
— Выходи! — скомандовал он.
Кристина вышла, ее опять повели к оперу.
— Ну что? Посидела в карцере, вспомнила, кто отец ребенка?
Кристина молчала.
— Ладно, скажи лишь одно, он зек?
— Нет.
— Он сотрудник?
— Нет.
— Ты уже в тюрьму с воли с икрой заехала, Рыбка Золотая?
— Да.
— Ладно, хоть этого добился.
До Кристины дошло, к чему он клонит, и она решила увести опера подальше от истины. Она уже кое-чему научилась, сидя в тюрьме.
Опер стер пот со лба. Фу, а то сейчас пытай всех мужиков в тюрьме, кто отец. Оно ему нужно?
— Ну вот, так и запишем, — продолжал опер, — все это случилось не в тюрьме. Правильно я говорю?
— Правильно, — сказала Кристина.
— Теперь иди в больничку. Пусть врач тебя посмотрит.
Опер нажал на кнопку звонка, опять появился тот же конвойный.
— В больничку веди.
— Слушаюсь.
Кристину привели в тюремную больницу, ее осмотрела врач-гинеколог, Кристина сдала анализ.
— Да, беременная, — подтвердила врач. — Срок уже хороший. Что будем делать?
Кристина молчала.
— Рожать будем. Других вариантов уже нет, — сказала врач и дала команду медсестре заполнить документацию.
Медсестра записывала:
— Фамилия, имя, отчество, год рождения.
Кристина назвала.
— Фамилия, имя, отчество отца ребенка? — спросила медсестра.
Кристина молчала.
«Пытают с самого утра сегодня. Надоели», — подумала она.
— Я тебя спрашиваю, — повторила свой вопрос медсестра.
— Я не помню, вернее, я не знаю.
Вот и подошел к концу срок Кристининого заключения. А куда идти? Идти никуда не хотелось, потому что идти было некуда. Девушка без адреса — это про Кристинку.
Ее вызвал начальник учреждения, выспросил, что да как. Да никак, тюрьма — дом родной.
— Выпускникам детского дома положено по закону жилье.
— Я выпускница тюрьмы. А мне что положено?
Своим вопросом Кристина привела представителя системы в замешательство.
— Чисто по-человечески мне вас жалко, но закона нет. Пока нет, — извинился представитель страшной машины под названием «система».
— Не нужно меня жалеть. Я не люблю, когда меня жалеют. Обойдусь как-нибудь без вашей жалости.
Кристина за много тяжелых лет научилась держать себя в руках.
— Чем мы можем тебе помочь?
— Да ничем. Сама как-нибудь справлюсь.
Слуга системы молчал. Ему нечего было сказать.
— Попрошу вас только об одном. Разрешите мне взять с собой картины, написанные мной в тюрьме и на зоне.
Освободившись из тюрьмы, Кристина сразу поехала в детский дом, чтобы забрать свою дочь Веру. Она очень соскучилась по девочке и даже не знала, как та теперь выглядит. Выросла, наверно. Кристина очень сильно волновалась. На пороге ее встретили не очень гостеприимно, мол, явилась мамашка из тюрьмы.
— Куда забирать ребеночка будете? Есть ли у вас жилье, прописка, работа?
Кристина стояла, опустив глаза.
— Я художница. Буду рисовать картины, продавать их и зарабатывать на жилье и жизнь.