Это не крик отчаяния. Я не сломалась. А сколько людей, ищущих себя после тюрьмы и не могущих себя найти!
Я поспешила на поиски Кристины и очутилась в детском доме, пахнущем манной кашей, подгоревшим молоком и детскими страданиями.
***
— Я разыскиваю выпускницу вашего детского дома Кристину Иванову, — сказала я директору этого богоугодного заведения.
Она порылась в бумагах. Подняла уставшие глаза и спросила:
— А вы кто, собственно говоря, ей будете?
— Троюродная племянница двоюродного дедушки, — попыталась объяснить я ей.
Я не умею врать, и она мне явно не поверила, но все же сказала:
— Она не наша выпускница, она попала в тюрьму, и ее дальнейшая судьба мне неизвестна.
Я и сама знаю, что она попала в тюрьму. Ничего нового директор мне не сказала. И я не солоно хлебавши, надышавшись казенными запахами, покинула этот грустный уголок Земли. Выйдя за дверь, я, чуть не плача, прошлась по саду. Здесь и произошла трагедия, которая привела Кристинку в тюрьму, та секунда, которая изменила всю ее жизнь. Осенние листья уже начал заметать снег. Они превратились в замерзшие ледышки и хрустели под ногами.
Я вышла из ворот детского дома и заплакала. О чем я плакала? Не знаю. Обо всем сразу. Проходили мимо какие-то люди и косо смотрели на меня. Разве могут люди понять чужие слезы?
Что же делать? Я плакала от бессилия. Мои поиски прервались, так и не успев начаться. «Думай, доктор, думай!» — твердила себе я. А еще детективное агентство собиралась открывать, чтобы не умереть с голоду. Так, стоп! В каждом детском доме есть пожилая нянечка, которая отработала в нем лет пятьдесят, знает всех и вся и до сих пор в памяти.
На горизонте показался молодой человек, я его окликнула:
— Молодой человек, подскажите мне, пожалуйста, где живет няня из этого детского дома. Старенькая такая.
— А, баба Шура…
— Да, да, она.
— Вон там на горе дом с синим забором.
— Спасибо вам, вы очень любезны, — поблагодарила я парня.
Интуитивно я вычислила, что такой человек должен существовать, и парень, шедший мимо, подтвердил мое предположение.
***
— Здравствуйте, баба Шура. — Я не могла сдержать слез и заплакала, бросившись в объятья старушки.
Она рассматривала меня подслеповатыми глазами, пытаясь вспомнить.
— Вы меня не знаете, — сказала я бабе Шуре. — Мы с вами незнакомы.
Зачем старушке ломать голову, вспоминая меня.
— Да, вроде никогда не встречались.
Память у бабы Шуры была хорошая. Она сразу вспомнила Кристину Иванову, когда я о ней заговорила.
— Да, помню такую девчонку. Помню хорошо. Как такую забыть.
Я рассказала бабе Шуре всю правду, где была, что испытала, и о том, что интересуюсь не из праздного любопытства. Таким святым людям, как баба Шура, не лгут. Она сразу почует ложь, замкнется и ничего не расскажет.
— Да, досталось этой девчонке! Была у нас здесь одна хапужница, нет ее уже на белом свете. Прибрала девчонку к рукам. В чулане держала, рисовать заставляла, а картины продавала. Ювенальное искусство называется. А матери ее от ворот поворот дала, чтобы не мешала денежки на ребенке зарабатывать.
— А вы видели ее мать? — спросила я у бабы Шуры.
— Конечно, много раз.
— И почему она ее оставила?
— Времена были такие. Нагуляла она ее. Позор для семьи. А когда времена изменились, девчонки уже не было. Мать приехала ее забрать, а ей сказали, что девочку отдали в семью. Мать лишили материнства заочно. И тайну сохраняли все. Закон такой.
***
Я, конечно же, нашла ту самую усадьбу, где поселилась Кристина.
Осень уже давно шуршала желтыми листьями. Я шла по лугу с высохшей травой, моросил небольшой дождик, навевавший на меня грусть. Я шла не спеша, наслаждаясь великолепием природы.
Дорожка завиляла вдоль реки, и на горе уже был виден барский дом. Деревушка осталась где-то слева от меня, и я уверенно пошла по проселочной дороге в сторону имения. Каштановые аллеи встретили меня сыпавшимися на голову и трескавшимися при ударе колючими шишками. Клены поражали желто-оранжево-красной мозаикой. Птички облюбовали кусты калины: после первых морозов калина становится сладкой и необыкновенно вкусной.