Проследив за гримасой на лице Марики, он ухмыльнулся.
— Ты сама просила покороче.
— А второй раз? — словно раздумывая над чем-то, переспросила жена. Теперь она смотрела не в огонь, не в книгу и не на Седрика, а на его собаку. Черный поднял голову, ответно глядя на нее.
— Второй раз, как и в первый, Черный вел меня, как по путеводной нити, — де-принц все-таки свесил руку с кровати, чтобы погладить пса. — Я и не думал возвращаться на то место… на то самое место. Тем, что нашел тебя снова, я тоже полностью обязан собаке. Это не я, а он тебя отыскал. И привел…
Жена не дослушала, сделав нетерпеливый жест.
— Значит, оба раза меня… вот проклятие, — Марика болезненно скривилась, хватаясь за бок. — Меня нашел не ты, а твой пес. О таких вещах… caenum… нужно говорить сразу!
Она резко поднялась. Но тут же качнулась вперед, опираясь о стол ладонями. Седрик вскочил тоже, готовый поддержать ее, но жена не стала задерживаться у стола. Несмотря на тяжеловесно колыхавшееся чрево, она решительными шагами пересекла комнату и, помедлив, упала на колени перед настороженно поднявшим уши псом.
— Что ты делаешь? — в изумлении спросил Седрик, глядя, как тонкие женские пальцы ощупывают собачью голову, которую он перед этим собственноручно измазал в вонючей целебной мази.
Марика не ответила. Она проводила по изгибам морды, раздвигала шерсть, трогала за ушами. Де-принц молча ждал окончания этого странного действа. Наконец, в очередной раз с силой прощупав надбровную дугу терпеливо сносившего издевательства Черного, юная романка нажала на что-то под песьей шкурой и вытащила округлую темную горошину. В первый миг Седрика показалось, что она поймала большого пузатого клеща.
— Что это? — медленно спросил он. Марика так же медленно пожала плечами.
— Самая жирная блоха, — на миг у нее перехватило дыхание и, поморщившись, она снова схватилась за низ живота, едва не выронив горошину. — Зато теперь твоя собака не будет водить тебя на веревке, как рогашёрста. Ни она, ни… Проклятье, нужно было догадаться сразу!
Повернувшись к Седрику спиной, она швырнула горошину в огонь.
В очаге полыхнуло. Пораженные этой внезапной вспышкой и пронзительным хрустом, с которым лопнул странный клещ, люди некоторое время сидели неподвижно. Потом де-принц опомнился. Он уже готов был вспылить и сурово потребовать объяснений, когда глядевшая гадливо и скорбно принцесса внезапно вскрикнула, припадая на руки.
— Проклятье, опять… — она с трудом разогнулась, отодвигаясь от Черного, который довольно флегматично отнесся к выковыриванию из него какой-то горошины и ее последующему уничтожению. — Дагеддид… помоги!
Седрик бросился к жене. С усилием приподняв ее на руки, он переложил потяжелевшее тело Марики на ложе. Лицо романки морщилось. На лбу выступили капли пота.
— Кажется… твой повар меня отравил, — она стиснула руку в кулак, другую вжимая в низ живота. — С обеда… не утихает. И… caenum… теперь как будто еще сильнее.
Не выдержав, она застонала, скорчившись на ложе. Готовый вскочить и рвануться за лекарем Седрик на несколько мгновений замер, бездумно глядя на стремительно расползавшееся под Марикой мокрое пятно.
Глава 40
… Безморозная пора в Веллии проходила размеренно и без волнений. За исключением скандальной женитьбы младшего сына одного из провинциальных наместников, спокойствия империи романов ничего не нарушало с начала года.
Этот летний вечер в холодном Ивенотт-и-ратте выдался необычно тихим. Королевская семья за исключением второй принцессы Марики, собралась в одной из открытых комнат королевского замка. Комната выходила на огромный банкон, с которого открывался вид на город. Постепенно спускались сумерки, и воздух наполняло пение насекомых. Несмотря на близость, прочие звуки столицы доносились приглушенно.
С того раннего утра, когда принцесса Марика подарила миру наследника рода Дагеддидов, прошел месяц. Этот срок всегда считался достаточным для того, чтобы окрепшее дитя было подвергнуто Испытанию Крови. Обряд с несомненной точностью определял принадлежность новорожденного к роду отца — либо показывал обратное.
Сегодня король Хэвейд решился, наконец, обратиться к жрецам Светлого. И, хотя де-принц не имел сомнений в своем отцовстве, обряд, все же, был проведен.
— Ты… доволен, твое величество?
Хэвейд улыбнулся, бережно отворачивая край одеяла в колыбели внука.
— Я доволен, когда доволен ты, сынок.