Бывший Инквизитор угодил в ловушку, из которой не было выхода. Что бы он теперь ни делал и не говорил, впереди его ждала только казнь. Но отчего-то именно теперь подступившая близко смерть пугала. Несмотря ни на что, роману вновь, сильнее, чем прежде, хотелось жить.
Коридор, по которому его вели теперь, Альвах раньше никогда не видел. Здесь было светлее, чем где-то еще, точно здешние охранители стремились не допускать тьмы даже в мысли. Ярко горевших факелов было такое множество, что они почти не давали появиться даже теням. По обеим сторонам в толще камня, словно железные печати, были вделаны тяжелые двери с начертанными на них защитными рунами. Прислушавшись, из-за дверей можно было различить тяжелые вздохи и тихий плач.
Романа провели почти до самого конца. Остановившись в конце ряда, сопровождавший Альваха молодой стражник загремел замком, после чего с усилием потянул на себя толстое дверное кольцо. Дверь поддалась без скрипа. Молодой страж остался в коридоре. Другой, постарше, втолкнул звеневшего цепью Альваха в тесный каменный мешок с едва видимым, забранным решеткой узким отверстием отдушины под самым потолком.
В отличие от коридора, в камере было темно. Свет падал от отверстия под и над дверью и еще немного — от оконца отдушины, которое выходило во двор. Едва живого Альваха толкнули к самой стене с вделанным в нее толстым железным кольцом.
Бывший Инквизитор ожидал, что его прикуют к кольцу и оставят, наконец, в покое. Однако страж медлил. Он дотащил изнемогавшую ведьму к самой стене и вдруг схватил ее за плечо, разворачивая к себе. Альвах почувствовал под горлом сильные пальцы. Вжав пленницу в камень спиной, другой рукой охранник ласкающее погладил ее лишенную волос голову.
— Люблю свежевыбритых сучек, — хрипловато пробормотал он, проводя ладонью по шее, груди, животу Альваха и забираясь ему между ног. — Такая гладенькая паршивка… Ты… такая красивая… маленькая дрянь. Сейчас мы с тобой… вот проклятье! Сейчас… Твою мать! Давай, растопырься, тварь! Ну, кому сказал?
В груди романа, который отворачивался и изо всех сил препятствовал насильнику, что-то мучительно натянулось. Он дернул горлом, инстинктивно зажимаясь изо всех сил. Силы на сегодня вышли все и Альвах, не сдержавшись, издал едва слышный писк.
— Ты что-то протявкала?
Пахнущий потом, чесноком и мочой стражник с силой приложился к губам той, кого он считал ведьмой. Его пальцы терзали чувствительную плоть Альваха, причиняя муку, заставляя юную романку извиваться и стонать от боли. Одновременно он сжимал горло «ведьмы», не давая отвернуться и едва разрешая дышать.
Наконец, он оторвался от девичьих губ. Выпущенная романка захрипела, с силой втягивая воздух. Продолжая удерживать ее горло, другой рукой стражник торопливо спустил штаны. Стиснув плечо юной женщины, он попытался принудить ее опуститься на колени.
— Давай, скотина, — он выпустил шею ведьмы и с силой надавил на ее второе плечо. — Сделай это, тварь! Или я… клянусь тьмой, я заставлю тебя пожалеть о каждом дне, которые тебе еще остались! Ты… Что ты… Ты опять что-то протявкала? А?
— Статья семь, — едва слышно просипела ведьма сквозь передавленное горло. Несмотря на все усилия мучителя, она осталась стоять на пригибавшихся ногах, скрючившись, но так и не опустилась на пол. — Пункт четыре, приложение… пятое для стражи, бдящей за… за вверенными ее надзору женами, арестованными по подозрению в… волшбе. Я… я в тягости. Приложение пятое запрещает применять насилие к… к беременным арестанткам… до оглашения приговора. Я… донесу на тебя. И ты… понесешь… наказание. Не серьезное, но… к охране ведьм тебя больше не допустят. И жалование… будет… урезано…
Альвах почувствовал, что хватка на его плечах ослабла. Он воспользовался этим, чтобы привалиться к стене, выпрямиться и перевести дыхание. Стражник стоял напротив, не делая более попыток облапать его снова. На усатом лице читалось тупое изумление.
Впрочем, не было похоже, чтобы ему были присущи долгие сомнения или рассуждения. Стражник снова шагнул вперед, прижимая локтем горло пленницы.
— Ты откуда такая умная, а, сука? Хотя, мне плевать, — он вжал колено между ее ног, расталкивая их в стороны. — Тебе никто не поверит, даже если…
— Поверят, если я расскажу про твою уродливую бородавку, — собрав последние силы, романка искривила губы в презрительной усмешке и указала глазами вниз. — Ты знаешь, они проверят. Мои слова подтвердятся и тебя… прогонят… как паршивую собаку. Им плевать… я знаю, им плевать на меня, но они не терпят неповиновения. Я… донесу, не сомневайся. Мне… нечего теперь терять…