Кулак с силой грохнул по подоконнику.
«Твою… – в голос выматерился Глеб Иванович и тут же мысленно грязно выругал себя: – Как же ты… Пацана под арест подвёл. – И новая мысль обожгла кипятком: – А что если Берия просчитал меня полностью? И понял, для чего выехал Ким? А что если они уже его арестовали и Шилов тоже у них? – Старков едва не захлебнулся от злости на самого себя. – Думал, самый умный? Всех перехитрил? А накось – выкуси! Обштопали тебя, милок, со всех сторон обштопали. Да ладно, если бы одного, а то ведь втянул в это дерьмо и Костю, и Фитина, и Рыбака с девчонкой. Что делать? Что делать?»
Чекист прижался лбом к тёплому оконному стеклу в том месте, где две приклеенные клейстером бумажные ленточки скрестились на стеклянной поверхности.
Думай! Думай!
Ну, во-первых, не паниковать. Даже если они арестовали Кима, что возьмут с пацана? Подписать-то он может всё что угодно, а дальше? И на кого подпишет? Правильно, на него, Старкова, как он ему сам и приказал сделать, проинструктировав перед отбытием капитана. А вот тут у Берии и наступит тупик. Потому как он, Старков, хрен им, а не Рокоссовского выдаст. Яд с собой, уйти успеем. Но уйти просто – позор. Уйти нужно громко хлопнув дверью. Так, чтобы линзы на очках Лаврушкиных треснули. Чтобы печка под бериевской задницей раскалилась. Чтобы сам почувствовал, как это – быть на подозрении».
Старков машинально смахнул пот с лица. «Смотри-ка, вспотел». И не заметил.
«Итак, предположим, связь на “прослушке”. Что я говорил Киму? Как прозвучала фраза? Бегом ко мне? Нет. Не так. Собирайся? Да, точно, собирайся. Звонил мой друг, дал согласие. Друг? Точно? Да, я не назвал ни имени, ни фамилии Рокоссовского. Просто друг. Далее: предупреди мать, тебя не будет в городе некоторое время. Вроде всё».
Глеб Иванович налил из графина воды в стакан, в два глотка её выпил. С силой вытер рукавом рот.
Берия не дурак, поймёт, о чём шла речь. Но понимать – одно, а вот факты – совсем иное. И если мы не дадим эти факты в руки Лаврентия, вся их с «хозяином», комбинация рассыплется, как карточный домик. Отсюда вывод: нужно всё сделать таким образом, чтобы поставить Берию и Кобу в тупик. То есть сделать то, чего они от нас никак не ждут. А после злой «хозяин» спустит всех собак на своего соплеменника. Ну, да это уже будет без него, Старкова.
Полковник вернулся к столу, бросил взгляд на телефонный аппарат. «Итак, все звонки исключены. Только личный контакт. С глазу на глаз. Нужно срочно связаться с Костей. Но как? Письма, записки, посредники исключены. Встретиться с его семьёй? Тоже исключено. Самому вылететь к нему? Не пори ерунду. Кто тебя из Москвы выпустит?»
Глеб Иванович развернул стул к окну, тяжело опустился на него.
«А если через Жукова? Что, если Константинович предупредит Костю, чтобы тот затих? Это идея. Маршал обязан будет не сегодня завтра прилететь в Москву. Для получения звезды. Значит, его будут вызывать через секретариат. А там сидит хороший знакомый – полковник Тугин. Он должен будет знать, когда приблизительно, убудет маршал после встречи с САМИМ. Естественно, связываться с Тугиным придётся мне самому и с чужого аппарата. Но это не проблема. Теперь вопрос: где Жукова встретить? Самый идеальный вариант – возле дома, в котором живёт семья маршала. На улице. В подъезде нельзя – стоит охрана, пропускают только по документам. На весь разговор – минут пять. А то и меньше. А потому никаких разглагольствований. Исключительно сжатая информация, но такая, чтобы маршал насторожился, всё проанализировал и сделал соответствующие выводы.
Потом… Потом нужен фотограф. Когда Шилов год назад проходил подготовку, Фитин специально привозил фотографа, чтобы зафиксировать агента. Съёмки проводились скрытно, сквозь специальные щели в стенах в нескольких помещениях. Нужно пересмотреть все фото. Если не ошибаюсь…»
Старков откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и впервые за день легко вздохнул. «Эх, жаль, не увижу отупелое выражение на изрытом оспинами, усатом лице. Ну, да бог с ним. Главное, что это выражение на лице… Нет, – с удовольствием мысленно поправил себя Глеб Иванович, – на роже Сталина обязательно проявится. И не только у него».
Армстронг, кряхтя, присел на бревно, принялся перетягивать шнурки на правом ботинке.
– После ранения никак не могу совладать с узлом. Туго затянешь – больно ходить. Слабо – развязывается.
– Где ранили? – поинтересовался Букмастер, присаживаясь рядом.
Полковник Тейлор, с сомнением глянув на грязную поверхность бревна, остался стоять. По его внешнему виду было видно, что он чем-то крайне недоволен.