Но вот Жукова Лаврентий Павлович не боялся и не презирал. Он ненавидел маршала. Ненавидел за всё то, на что сам был неспособен. Ненавидел за активную жизненную позицию, которую Жуков выставлял напоказ, как бы красуясь ею. И это сходило ему с рук, в отличие от Наркома внутренних дел. За то, что тот смог в глазах окружающих утвердить себя как волевой человек, с которым считается сам Сталин (и Коба иногда подыгрывал ему в этом, в то время как Берии такого не позволял). Ненавидел за то, что окружающие, не зная всей подноготной кремлёвского закулисья, искренне верили во все эти сказки. Верили в слухи о твёрдости характера маршала, о его стойкой позиции, об умении вести себя независимо с самим Вождём: эти слухи, как докладывали с фронтов особисты, повсеместно росли и множились, как грибы после дождя.
Нет, Берия и сам признавал, что Жуков волевой, умный, и, самое главное, талантливый полководец. В этом маршалу отказать было никак нельзя. Да и как отказать, когда всё видно невооружённым глазом? Но в отличие от миллионов солдат и офицеров Советской Армии, Берия знал и другого Жукова. Жукова сорок первого и сорок второго годов. Растерявшегося, точнее, потерявшегося Жукова. Жукова, отдающего невразумительные распоряжения и не знающего обстановки на фронтах, и от того униженного в глазах того же самого Сталина, об которого он, по солдатским слухам, чуть ли не вытирает ноги. Жукова, который понятия не имел, что происходит в его собственном Киевском округе. Жукова, который полками, дивизиями отправлял солдат на верную, и, главное, как после выяснилось, бессмысленную гибель под Вязьмой и Ржевом, под которыми полегло больше человек, нежели было арестовано и посажено в ГУЛАГ им, Берией, за всё время, пока он руководил НКВД. Но Жукову солдатская память всё простила, а ему, Берии, никто и ничего прощать не хотел. И, может быть, именно за это Лаврентий Павлович ненавидел Жукова больше всего.
Нарком ткнул пальцем в лицо маршала на фотографии. «Ишь, набычился! Вон, какой мощный подбородок. О такую скулу можно и пальцы при ударе сломать. Ну, да ничего. В кулак можно и гирьку вложить. Или кастет. А фотография-то вряд ли дойдёт до энциклопедии. Потому как придётся по новой фотографироваться, без товарищей Жукова, Рокоссовского и кого там ещё наметил Коба?»
Телефонный звонок прервал цепочку размышлений. Звонил безгербовый, «не кремлёвский», аппарат.
– Слушаю! – недовольным тоном произнёс в трубку Берия.
– Лаврентий Павлович, – послышался робкий голос Абакумова, – простите, я не вовремя? Перезвонить?
– Говори.
– Ваше распоряжение выполнено, Лаврентий Павлович.
– Какое распоряжение?
– Я перевёл в Москву бывших оперативников. Помните, вы мне приказывали снять с фронтов? Так вот, усилил ими, как вы распорядились, штат милиции.
– А, ты об этом. – Нарком свободной рукой налил из бутылки в стакан минеральной воды. – Уличные посты?
– Усилены, товарищ Берия. И посты, и отделения. А скрытый дополнительный состав разместили в казармах воздушной академии.
– Последнего делать не стоило. Распредели людей так, чтобы они как бы рассеялись по Москве, но могли быстро добраться до прикреплённых пунктов. Что с оружием?
– На каждого имеется автомат ППШ, с полным боекомплектом. Револьверы, системы «наган», взяты из резервного фонда. Как для оперсостава, так и для допсостава.
– А вот тут молодец. Хвалю за инициативу.
В трубке послышалось удовлетворённое покашливание. Берия недовольно поморщился:
– Абакумов, ты там смотри, не расслабляйся. После войны расслабишься. – Лаврентий Павлович вроде ничего особенного не произнёс, но руководитель грозного СМЕРШа намёк понял моментально.
Виктор Семёнович среди чекистов слыл отменным бабником. Ни одной юбки не пропускал. Впрочем, силой в постель, в отличие от Берии, никого не затаскивал. Барышни сами к нему льнули. Красавец-мужчина, в тщательно подогнанной военной форме, подчёркивающей атлетическую, мускулистую фигуру, он притягивал слабый пол, как магнит. Великолепный танцор, Абакумов обожал фокстрот. Прекрасный теннисист, мастер спорта по борьбе самбо, он слыл среди слабого пола и как отменный любовник, и эта слава шла впереди него. Сам Виктор Семёнович подобного рода времяпрепровождение называл «расслаблением». Берия про то знал. И завидовал генералу чёрной, лютой завистью. Он, одно из самых могущественных лиц в государстве, в сравнении со своим подчинённым явно проигрывал.