Я уже собираюсь отвести глаза от прочитанного объявления, но эта оставшаяся нетронутой, одиноко полощущаяся на ветру полоска с шестью цифрами притягивает взгляд, словно не случайно она уцелела, а, наконец, дождалась того, кому была предназначена. Уже слегка выцветшие буквы почему-то вдруг на мгновение наполняют сердце надеждой, и я, воровато оглянувшись: не смотрит ли кто, быстро отрываю и сую в карман узкую бумажную ленточку с телефоном.
Очередной автобус плавно подруливает к остановке, гостеприимно раскрывая свои двери, и на это раз я не отвергаю приглашения. Пора на работу. Времени остается как раз в обрез, чтобы добраться до офиса. К счастью, салон полупустой, и я плюхаюсь на свободное место у окна. По стеклу стекают мелкие капли начинающегося нудного октябрьского дождика, плавный ход автобуса убаюкивает, но расслабляться в дремоте нельзя — ехать относительно недалеко. С каждой остановкой народу в автобусе прибывает — верная примета движения в сторону центра. Пора выходить, и, плотно подхваченная с двух сторон такими же спешащими к выходу людьми, я выпадаю наружу.
Дождь зарядил сильнее. Я набрасываю капюшон и, взглянув на наручные часики, понимаю, что времени остается в обрез. Наплевав на взгляды прохожих, некрасивыми большими скачками перепрыгивая через лужи, какой-то невероятной походкой, напоминающей спортивную ходьбу, преодолеваю оставшиеся до офиса метры и пулей влетаю кабинет. Начальство не любит опозданий.
Глава 2
Как хамелеон, стараясь слиться с окружающей средой, проскальзываю в свой крошечный рабочий кабинетик, за тесноту прозванный мной «табакеркой». Он настолько мал, что вмещает в себя только стол, стул и книжную полку.
Завотделом Дора Сергеевна, женщина, словно уже рожденная для того, чтобы руководить, с громким голосом и монументальной, будто вылепленной из цельного куска гранита, фигурой, вырастает на моём пути, недовольно морщась.
«Опять Рощина опоздала на полторы минуты», — читаю я на её лице.
Да, хамелеон из меня никудышный. Заметила. Обязательно накапает шефу. Это точно.
У нас с ней патологическая, глухая взаимная неприязнь, впрочем, не выходящая за рамки служебных отношений. Каждый раз, когда прямые обязанности вынуждают Дору Сергеевну общаться со мной, на её лице появляется странное выражение: как будто у нее ноют зубы. Однако не поручусь, что подобное выражение не проскальзывает и по моему лицу, когда Дора устраивает мне очередной разнос за малейший промах.
Увы! Начальство не выбирают, а принимают как данность. Дора — это единственное, что отравляет моё наслаждение работой в издательстве «Пегас», где я тружусь литературным редактором. Редактор — это, на мой взгляд, звучит гордо, хотя, возможно, кто-то и посчитает его синонимом слова «неудачник».
Ну это ж надо было сегодня умудриться опоздать, выйдя из дома на час раньше обычного! Придется изображать трудовое рвение до самого обеденного перерыва, чтобы загладить вину.
Старательно пучу глаза на машинописные листы рукописи. Ручка бегает по строкам с удвоенной скоростью. Сегодня мне принесли для правки текст очередного «шедевра» королевы женского романа Ларисы Берсеньевой.
Придется попотеть. По опыту знаю, что грамотность у этой «авторицы» ой как хромает.
Судя по количеству ошибок, госпожа Берсеньева ещё в школе вместо того, чтобы изучать родной язык, потратила всю свою энергию на то, чтобы стать экспертом по делам сердечным.
Бегло пробегаю по диагонали первую главу. Сопли в розовой обертке. Ничего нового. Стандартный образчик жанра.
Готова спорить, что заранее знаю содержание. Они случайно встречаются. Влюбляются. Злые обстоятельства их разлучают. Но их любовь сметает все преграды. Они снова вместе и счастливы до свинячьего визга.
И вот эта фабула неплохо кормит Ларису Геннадьевну уже несколько лет. Впрочем, я, вот такая вся из себя умная, торчу в этом издательстве редактором на довольно скромную зарплату, а Лариса Берсеньева огребает неплохие гонорары, так что от моей критики сильно попахивает черной завистью.
Да, пора, давно пора браться за перо. Хватит вычитывать и править чужие рукописи! В очередной раз обещаю самой себе написать на досуге что-нибудь высокохудожественное и продолжаю вкалывать.