– Ты знаешь, что говорят о нас в труппе? – ответила она ему вопросом на вопрос, проигнорировав его просьбу. Соколовский знал за ней эту привычку – перескакивать в разговоре с предмета на предмет и обходить молчанием то, что почему-либо ей хотелось обойти. Он пытался отучить ее от этой великосветской замашки, однако есть ли на этом свете хоть что-нибудь, от чего стареющий и слегка влюбленный мужчина может отучить двадцатишестилетнюю красавицу?
– Знаю, – нехотя ответил он. – А что, тебя это беспокоит?
Лида повела точеным плечом.
– Не то чтобы очень, но все-таки… Дело же не в том, что они говорят, будто я твоя любовница, – это как раз чистая правда, милый. Дело в том, что именно этому пикантному обстоятельству приписывают то, что ты даешь мне лучшие роли, поставил в расчете на меня «Зонтик» и теперь как раз эту вещь везешь в Венецию… И берешь с собой при этом не всю труппу, как обычно, а только пять человек. Хотя все знают, что с тобой «едет» новый сценарий, для которого ты собираешься отыскать там спонсоров, и значит, тебе потребуются показы актерских сил и возможностей театра…
– Ну, почему едет только пять человек, так это надо спросить у нашего нынешнего спонсора, – хмуро проговорил Соколовский. – Он оказался не настолько богатым, как хвастался в начале нашего сотрудничества. И, между прочим, надо сказать ему спасибо и за это. А что касается того, что я отдаю тебе лучшие роли…
На этот раз пауза повисла надолго. Алексей твердо знал, что Лида Плетнева – хорошая актриса. Но еще он знал, что актрис ее уровня в его труппе было немало. Да – нервная, трепетная, темпераментная, с превосходной фактурой и прирожденным, невыдуманным артистизмом, живущая чувствами, а не разумом и выплескивающая свои чувства на сцене не чинясь, не мелочась и не жадничая… Все это было так. И все-таки за те два года, что она провела в его театре, он вполне бы мог разумнее распределять свои режиссерские предпочтения. Правы, правы были злые языки театра; до Алексея внезапно дошло, что еще до того, как Лида стала его любовницей – а это случилось не так давно, – он уже неосознанно выбирал к постановке пьесы, рассчитанные именно на ее амплуа, на особенности ее дарования, с центральными ролями, как нельзя лучше подходившими этой очаровавшей его женщине.
– Да? – мягко вернул его к действительности Лидин голос. – Так что насчет того, что ты отдаешь мне лучшие роли, потому что я сплю с тобой?.. Может быть, в действительности я просто бездарна? Глупа? Ни на что не гожусь? Вернее, гожусь, но только на одну роль – роль режиссерской подстилки?.. Разубеди меня, Соколовский. Прошу тебя.
Она говорила легко, иронично, чуть-чуть ерничая, и все-таки из ее тона, а еще больше из ее взгляда Алексей понял, насколько важен был для Лиды ответ на ее вопрос. Актеры – как дети, подумал он, каждый день нуждаются в поглаживаниях и комплиментах. Неужели она и впрямь так ранима, так зависима от чужого мнения, так не уверена в собственных силах? И тут его осенило: может быть, этой неуверенностью объясняется и новый рисунок роли – изломанный и неровный, – который она попыталась создать сегодня на сцене? Ну, если так…
Он набрал побольше воздуха в легкие – этот прием был им хорошо отработан для тех случаев, когда надо было придать убедительность собственным словам при том, что сам он в них был отнюдь не уверен, – и заявил:
– Я даю роли тем актрисам, которые в данный момент отвечают потребностям театра. Наше ремесло не терпит ни благотворительности, ни милостыни. И прошу тебя поверить, дорогая, что я не подал бы тебе ни полушки, невзирая на все твои постельные таланты, если бы на сцене ты меня разочаровала.
Это выглядело грубо, и Алексей прекрасно сознавал это. Но грубость была намеренной, расчетливой, именно такой, чтобы девушка смогла поверить в его искренность, его профессионализм, его непредвзятость. А сам, сам-то он верил ли в них сейчас?..
Прием сработал, как всегда, безупречно. Лида с облегчением вздохнула и вернулась к столу. Медленными глотками допила свой зеленый чай, совсем остывший, веселым жестом кинула в рот шоколадку из коробки и сказала:
– В Венеции я буду совсем другой на сцене. Такой, как ты хотел. Обещаю.
Ему хотелось тоже вздохнуть с облегчением после этих слов, но он мог позволить себе сделать это только мысленно. И, уже провожая ее до двери, мельком целуя сочные, теплые розовые губы, он перекинулся с ней еще парой легких фраз, как шариком пинг-понга в изящной и необременительной игре.