– Ты давно встала? - спросил он привычно и ласково, как всегда замечая в себе после этого странного сна щемящую, чуть испуганную и виноватую нежность к жене.
– Давно. - Ксения усмехнулась. - Ты же знаешь: сегодня у нас масса дел, суета, сборы, звонки… К тому же последняя наша совместная суббота перед разлукой, так что хотелось бы побаловать вас с Таткой какими-нибудь кулинарными изысками. Да ты, наверное, уже и сам чувствуешь? - И она многозначительно кивнула в сторону кухни, откуда в распахнутую дверь спальни струились умопомрачительные запахи свежесмолотого кофе, ванили с корицей и горячих домашних пирогов.
На секунду Алексею стало весело. Страх и напряжение разом улетучились, как ненужная, случайная шелуха. Он потянулся было к жене, которая смотрела на него широко расставленными, внимательно-серыми, любящими глазами, чуть улыбаясь одними кончиками губ, и тут же нахмурился. Последний день перед разлукой, сказала она. Ну да, действительно. Как же он ненавидит эти их поездки с дочерью!… Мало того что сама, взрослая, сорокалетняя женщина, совсем потеряла голову из-за своего экзотического увлечения, так еще и Наталью втянула! Однако снова едут - и что тут поделаешь?…
Ксения, насмешливо наблюдая за сменой чувств на подвижном, хорошо знакомом лице мужа, сумела уловить тот момент, когда его недовольство, казалось, уже готово было выплеснуться в словах, и ласково прижалась к человеку, с которым прожила слишком долго, чтобы не научиться управлять его эмоциями и удерживать от необдуманных резкостей. Вероятно, Алексею - преуспевающему режиссеру, твердому и решительному человеку, настоящему мужику, каким она всегда его считала, - показалась бы нелепой сама мысль, что кто-то может управлять его судьбой, от чего-то удерживать, но жены - о, жены всегда знают толк в подобных вещах лучше своих забияк-мужей!
– Ну что ты, Лешик, - примирительно шепнула она, - пора бы уже привыкнуть. Ты же знаешь, это наша жизнь…
– Ваша жизнь! - передразнил Алексей, высвобождаясь из ее объятий. - А моя жизнь опять превратится в сплошной комок нервов. Я говорил тебе сто раз…
– А я тебе сто раз отвечала: это не обсуждается, - решительно, не дав ему договорить, прервала жена. - И не будем больше об этом. Лучше пойдем-ка к пончикам - сегодня твои любимые!
Глядя на маленькую решительную женщину, которая с воинственным видом смотрела на него, Алексей почувствовал, что его досада улетучивается, а беспокойство и желание поставить на своем уступают место той гордости, которую он всегда испытывал за жену. «Да, сударь, - подумал он, - это вам не актрисульками командовать! Уж Ксения-то Георгиевна Соколовская за себя постоять сумеет!…»
Но вместо нежности и тепла, хлынувших на него, вдруг, словно во сне, ощутил морозную оторопь, ледяную руку, сжавшую его сердце, и чужой, суровый взгляд на собственном затылке. Точно прозвенел погребальный колокол, и перед глазами вновь развернулась картина заснеженного кладбища, раскрытых черных могил и деревянных крестов с непонятными, недоступными ему надписями… Не в силах справиться с этой душевной болью, он крепко зажмурился и негромко застонал, желая сейчас лишь одного: снова проснуться и понять, что ничего этого не было - никаких снов, никаких тревог, никакого страха…
– Леша, что с тобой? - встревоженный голос жены долетел до него словно издалека, и он, усилием воли заставив себя вернуться в реальность, поднял взгляд на Ксению и прижал ее к себе так крепко, как не делал уже давно.
– Ничего, - пробормотал он. - Немного сердце прихватило. Сейчас пройдет.
Виновато наблюдая, как заторопилась жена за сердечными каплями - в общем-то, Соколовские были вполне здоровой и спортивной четой, но на всякий случай джентльменский набор лекарств хранился в одном из низеньких шкафчиков их спальни, - Алексей спрашивал себя, зачем ему нужно это вранье и почему нельзя поделиться с Ксенией своим давним кошмаром. Он давно хотел сделать это, но каждый раз неясная суеверная мысль останавливала его; казалось, что достаточно проговорить все это вслух, облечь тайные ночные видения в живые слова, и снежный кошмар станет реальностью, а он, Алексей Соколовский, смутивший покой близких своими постыдными страхами, не сможет удержать их рядом с собой и навсегда останется одинок.
– Спасибо, - проговорил он, принимая из рук жены хрустальный стаканчик с лекарством. - Уже прошло.
И, вскинув на нее совсем несвойственный ему, неуверенный и чуть затравленный взгляд, спросил:
– Ксюш, а может, вы все-таки отложите, а?…
Ксения нервно передернула плечами, как от внезапного озноба, и отвернулась к широкому окну спальни. Она смотрела сквозь роскошные, бледно-зеленые шторы из тяжелого шелка, затканные едва заметным золотистым рисунком, но видела перед собой не привычный интерьер супружеской спальни, а мерцающий и загадочный мир, скрытый от человеческих глаз, полный шорохов и призрачных теней, мир, ради разгадки тайн которого и стоило жить…
Ксении Соколовской не нравилось, когда ее сильный, умный и чуть циничный муж - циничный ровно настолько, насколько этого требовали условия современной жизни, чтобы не выглядеть размазней и рохлей, - вел себя подобно истеричной барышне. Не нравилось ей и его отношение к ее здоровому риску: сам-то он, насколько она знала, никогда не отказывался от возможности заполучить порцию адреналина. И еще ей не нравилось, что даже после двадцати пяти лет брака он изображал преувеличенные, на ее взгляд, опасения за ее судьбу.
А потому она посмотрела на мужа чуть рассеянным, будто не от мира сего, холодноватым взглядом и сказала:
– Мы вернемся через две недели. Я сообщу тебе точную дату попозднее.
Этого тона и взгляда было вполне достаточно, чтобы Алексей молча поставил на столик так и не выпитое лекарство и вышел из спальни.
Никакой ссоры, разумеется, не возникло. Их брак давно не обладал тем накалом страстей и эмоций, который необходим для бурного выяснения отношений; много лет супругов соединяли уже только взаимопонимание и дружба, родственная близость и теплое ощущение надежного плеча рядом, родительская любовь к единственной дочери и взаимное, чуть ироничное терпение к недостаткам друг друга. Впрочем, можно ли обо всем этом сказать - «только»?…
Семья Соколовских была основана на союзе самодостаточных, сильных и творческих людей, каждый из которых умел делать в жизни свое собственное дело и не мешать при этом реализовываться партнеру. Алексей, которому недавно исполнилось сорок семь, находился сейчас, на пороге двадцать первого века, на самом пике своей профессиональной карьеры; спектакли молодежного экспериментального театра, режиссером и художественным руководителем которого он был, неизменно вызывали интерес и внимание давно наевшегося всяческого «авангарда» столичного зрителя. Громкие победы на европейских фестивалях и российские театральные премии позволяли друзьям вполне искренне отзываться о нем: «Лешка - гений!», а завистники, ехидно посмеивающиеся при этом, тем не менее вынуждены были, пусть и нехотя, признавать его талант. Сам Алексей Соколовский, говоря откровенно, гением себя не считал - и был, вероятно, прав. Но в его спектаклях почти всегда сквозила та напряженная, вибрирующая струна и присутствовала та аура подлинности, которые, собственно, и отличают произведения искусства от дешевых подделок.
А Ксения, в свои сорок четыре, упрямо и почти без всяких усилий продолжавшая выглядеть на тридцать пять, была доцентом Московского университета, с упоением занималась геологией и минералогией, знала толк в редчайших породах камней и смогла сделать то, что удается немногим - совместить профессию с любимым хобби. Безупречный художественный вкус позволял ей готовить для студентов великолепные, почти литературно отделанные лекции и со знанием дела коллекционировать красивейшие образцы самоцветов, консультируя при этом художников-ювелиров, как лучше «подать» яшму, малахит или оникс, чтобы подчеркнуть природную красоту камня. Всегда окруженная толпой студентов, коллег, горных специалистов и художников, изящная и невысокая, с тонким разрезом умных серо-стальных глаз и аккуратно причесанной каштановой головкой, она казалась и знакомым, и собственному мужу воплощением того, что зовется «элегантной женщиной». И при этом подлинно современной, образованной без занудства, деловой без ущерба для своей женственности и вполне успешной без всяких «вливаний» со стороны родственников. Ах, если бы еще не это ее безумное увлечение… если бы не оно, режиссер Соколовский, не кривя душой, мог бы утверждать, что с женой ему несказанно, абсолютно - и, наверное, незаслуженно - повезло.