Глава 12. Пришел, увидел, победил!
Келли, элегантная черноволосая дама, радостно приветствовала Сваакера и Лиззи. Она так счастлива их видеть! Ей нужно сказать пару слов аукционщику, она вернется буквально через минуту и они с Лиззи поболтают всласть!
Сваакер осмотрелся. Публика была в основном представительная и солидная, большинство мужчин, как и он сам, были в смокингах, дамы - в вечерних туалетах, а в углу разговаривали три немолодых, хипповатых, как им и положено, художника. Но опытный взгляд Сваакера сразу же выделил компанию, которая, казалось, попала сюда по ошибке. И дело было не только в старых, потертых костюмах обоих мужиков, и не в том, что одна девушка была в джинсовой юбке и такой же куртке, а другая - вообще в футболке и шортах, и даже не в том, что один из мужиков явно отчитывал за что-то другого мужика. Эти четверо просто не ассоциировались у Сваакера с картинной галереей и аукционом, на котором будут продаваться картины по двадцать тысяч долларов. Вот на футбольном стадионе, в бильярдной, в табачном магазине или у букмекера они были бы как раз на своем месте. Сваакер даже незаметно сфотографировал всех четверых, так, на всякий случай, ведь он никогда не игнорировал свою интуицию и интуиция никогда его не подводила.
Может это и есть клакеры, о которых говорила Лиззи? Нет, вряд ли: ведь клакеры должны выглядеть так же, как настоящие покупатели. Сваакер решил, что во время аукциона будет следить за этой четверкой, а сейчас ему надо поговорить с Келли. Та провела его и Лиззи в свой кабинет. Нет-нет, кофе не надо, его вопрос не займет много времени. Сваакер хотел бы знать, сколько еще картин Паттона, кроме этих двух аукционных картин, находится сейчас здесь, в городе? Келли задумалась. Дочка Паттона говорила ей, что после того, как Паттон стал известным художником, почти все его картины продавались в Нью-Йорке, Чикаго и Сан-Франциско. Паттон даже жаловался, что местные коллекционеры совсем не поддерживают современное искусство. Сейчас, подождите минутку, она подключится к базе данных, которой пользуется большинство искусствоведов, галерейщиков и аукционщиков. Ну вот, в городских музеях и галереях вообще нет ни одной картины Паттона, а в местных частных коллекциях указано всего три его картины, причем две из них - у очень серьезного коллекционера, профессора Дэниэлса, а одна - сам коллекционер недавно скончался, а картина, в числе других картин из его коллекции, досталась его дочке.
Сваакер поблагодарил Келли, сказал, что это не праздный интерес, возможно он прибегнет к услугам ее как посредника. Келли была приятно удивлена - похоже, она слишком рано отчаялась с этой галереей! Они втроем перешли в аукционный зал, где к этому времени уже стала собираться публика. Все расселись, причем Сваакер выбрал самый последний ряд, а та четверка, как ни странно, села не вместе, а по отдельности, один из мужиков в первом ряду, а другой и обе девушки - в третьем.
Сваакер галантно спросил Лиззи, не хочет ли она купить что-нибудь из картин молодых дарований. К его величайшему удивлению, она показала ему в каталоге весьма неплохой натюрморт, который будто так и просился на стену их столовой. Застеленный красной скатертью стол, а на нем большое медное блюдо с истекающей жиром румяной жареной индейкой, графин и бокал с красным вином, черный виноград, груши, сыр. Умница, Лиззи! И как он сам это не увидел? Сваакер на всякий случай перелистал каталог, но все остальные картины были совершенно отвратны.
Аукцион начался с картин молодых художников, на пять из них вообще никто не польстился (аукционщик был явно недоволен, но что тут поделаешь?), Лиззи купила натюрморт с индейкой за две с половиной тысячи долларов, остальные восемь картин пошли по цене от пятисот до двух тысяч долларов.
Наконец очередь дошла и до "Стабильности". Аукционщик долго соловьем разливался о том, какая это для них честь - такой уроженец города, как Ник Паттон! Наконец он выдохся, убрал экран, который закрывал картину, и начал принимать ставки, начиная с минимальной, в шесть тысяч долларов.
Но не успел никто и слова сказать, как тот из четверки, который сидел в первом ряду, тощий и носатый субъект лет тридцати, вскочил и завопил: "Что за мазня! Ребенку такое покажешь - он на всю жизнь заикой сделается! Фу! Буээээ!" Аукционщик махнул на него молотком и пригрозил, что прикажет охраннику вывести его отсюда. Носатый замолчал и сел на место, но, уже сидя, повернулся лицом к залу и стал корчить разные гримасы отвращения. Аукционщик повторил минимальную ставку в шесть тысяч и сейчас же сообщник носатого, долговязый рыжий парень, который сидел вместе с обеими девушками в третьем ряду, сделал ставку шесть с половиной тысяч. Какой-то очень приличный джентльмен из четвертого ряда, говоривший с британским акцентом, поднял ставку до семи тысяч, рыжий ответил семью с половиной тысячами. После этого англичанин и рыжий, набавляя по пятьсот долларов, довели ставку до двенадцати тысяч. Сваакер поднялся во весь рост, вытянул вперед руку и сказал: "Семнадцать тысяч!" Хотя аукционщик и подзуживал публику, но никто ставку Сваакера не побил, англичанин в ответ на взгляд аукционщика только отрицательно покачал головой, а рыжий в это время вообще тихо разговаривал с одной из девушек, той, что в шортах и футболке, такой же рыжей и долговязой, как и он сам, скорее всего его родственницей. Другая его спутница, худенькая чернявая девушка, нервно рылась в своей сумочке. Аукционщик понял, что публика здесь слишком мелкая, чтобы оспаривать такую ставку, скороговоркой отрывисто пролаял "Семнадцать тысяч - раз, семнадцать тысяч - два, семнадцать тысяч - три, продано!", а после третьего удара молотком объявил победителем джентльмена справа, из пятого ряда, то есть Сваакера.