- Я фрау, кусок дерьма! Шевелись! Быстрее! К сегодняшнему вечеру должно быть всё готово!
Пока остальные перетаскивали мебель и вычищали полы, Зигмунд Кригер двигался в Рейн быстро, резко, словно хотел вбить полукровку в стену. Девушка цеплялась за шершавую поверхность, не знала, куда деть себя, но молчала, подмахивая ему. Они могли продолжать так бесконечно, немец не хотел отпускать свою фройлян – хотелось заявить всему миру, как сильно он её любил, чтобы все это не только слышали, но и видели и завидовали им, чтобы все захлёбывались от того, что они тут творили. Мужчина долбился в неё с какой-то яростью, и полувампир дрожала под ним от томного удовольствия, от страсти, которая растекалась между ними кипящей лавой. Им было плевать на всё, даже если их заметит фрау фон Булоу и застанет в такой позе, на что будет отчитывать их или искать свою челюсть на полу… Им просто было нереально хорошо, им хотелось, чтобы оно никогда не заканчивалось.
Но полувампир сдалась первой: затряслась в судорогах, обмякла, и Кригер прижал её к себе теснее, продолжая двигаться, продолжая выбивать из неё последние силы. Но вскоре сам не выдержал: выгнулся и содрогнулся одними бёдрами. Он бы хотел остаться в ней, хотел большего, но громкие шаги заставили Кригера отступить.
Никто из них не заметил, как стало слишком тихо.
Для них время летело незаметно – настолько сильно они поглощены в любви друг к другу.
Мужчина быстро заправился, привёл себя в порядок, как и Рейн, которая сейчас приглаживала собственное платье. И именно в эту же минуту одёрнулась занавеска, и влюблённые встретились в полным ненавистью взглядом Хельгы фон Булоу, которая явно не ожидала их встретить… здесь.
- Что вы?..
- Guten Tag! – задорно воскликнул Кригер-старший, держа фройлян Рейн за локоть. – Не знал, что вы здесь.
- Я тоже, - плюнула женщина, не веря собственным глазам. Зигмунд надеялся, что у неё пар из ушей пойдёт от недовольства, но оно не случилось, к его сожалению.
- Простите нас, но нам срочно нужно вас покинуть. Верно говорю, фройлян Рейн?
- Конечно, - улыбнулась полувампир, кокетливо поправляя сбившуюся прядь волос за ухо.
Штандартенфюрер даже не успела ничего им сказать, как немец в сопровождении полукровки вышли из банкетного зала, направляясь в свои спальни. Им не терпелось продолжить свои игры как можно скорее.
Но подобное они не были прочь повторить.
========== -21- ==========
Замечательным выдалось утро, и он знал, что это чувство будет преследовать его весь день. Лучи солнца пробивались сквозь деревья, блестели на снегу, заставляя щуриться; а в единственной руке – кружка горячего травянистого чая с ягодными оттенками – букет собрала и засушила Мора, и Зигмунд знал, что более вкусного напитка попросту не существовало. Немец наблюдал за ней, прихлёбывая горячее, стоя на веранде, иногда делая передышку на глубокий вдох – морозный воздух приятно покалывал лёгкие. О такой жизни он не мог мечтать: теперь и не нужно – оно стало реальностью. Кригер-старший присел за деревянный стол, поставив кружку на столешницу: несмотря на приятный зимний день, погода радовала теплотой – мужчине вполне комфортно было в свитере, который ему подарила Светлана Люпеску на прошлое Рождество… Он даже не полинял и не выцвел со временем.
У его брата был такой же: но только тёмно-синего оттенка, а не бордового, как у Зигмунда – что вполне соответствовало их выбору во всём; но сейчас ту вещь надела фройлян Мора, любящая носить одежду Кригера-младшего: они, конечно, были ей большими в размерах, но девушку-призрака это ничуть не смущало – напротив, она каждый раз обещала Симону забрать половину его гардероба себе. Молодые люди резвились, словно дети, совершенно не обращая внимания на своих зрителей: бегали по снегу, кидались снежками, рисовали на белоснежном ледяном одеяле снежных ангелов, не боясь простудиться. Они будто вернулись в детство – то время, которое у них отобрали, которое они вместе хотели наверстать, и Зигмунд был безумно рад за них двоих – за таких счастлив, за таких искренних, которые разбивали птичий щебет собственным смехом. Смотреть на них – сплошное удовольствие.
Но старший Кригер не совсем разделял общее настроение; он переменился в лице, улыбка исчезла, и немец вздохнул, держась рукой за горячие бока пузатой чашки, над которой курчавился ароматный пар. И оно разбавлялось душным запахом табака: Стренджер, укутавшись в широкий шарф, предпочитал вместо чая любимые сигареты – никак не мог бросить курить, а ведь уже столько раз обещал это Светлане. Наверно, она уже смирилась с тем, что здоровье Джошуа не сможет поправить. Да и зачем оно ему? Он ведь не человек, он может прожить долгие годы, а вредная привычка – просто способ расслабиться. Тем более, что вместо пачки Стренджер выкуривал всего половину – ради любимой женщины сдерживался; может, когда-нибудь он действительно сможет бросить курить? Но явно не сейчас; Джошуа потушил окурок о пепельницу, вместе с Зигмундом наблюдая за снежным боем Моры и Симона – хоть ставки делай, хотя понятно, что все раунды приведут к обязательной ничьей.
Рейн и Светлана стояли в стороне и о чём-то беседовали, попеременно разбираясь с оружием: чистили огнестрел, натачивали клинки, изучали документы, которые прислали им конкурирующие организации, обсуждали будущие миссии, словно те должны начаться уже завтра по особому таймеру, но нет – полукровки просто заранее готовились к предстоящему. К тому же, зная Вульфа и Гиммлера, стоило быть всегда на шаг впереди. И Зигмунд хотел именно этого – настолько сильно, что понимал, что переходил границы дозволенного, но иначе поступить не мог; на кону стояло просто всё: не только его любовь к фройлян Рейн, но и возможное будущее.
Выбор дался ему нелегко, но Кригер ни о чём не жалел. Он смотрел попеременно то на брата, веселящегося в компании Моры, то на Рейн, которая смеялась над шуткой старшей сестры, и понимал, что всё это того стоило. И вернулся взглядом к Стренджеру, достававшему уже из опустевшей пачки последнюю палочку сигареты, зажал ту между пальцами и поднёс ко рту.
- Ты уверен? – спросил Джошуа прежде, чем чиркнуть спичкой о коробок. Пляшущим огоньком на конце деревянной иголки он поджёг фитиль и подкурился, выдыхая колечко ядовитого дыма. – Ты думаешь, что подобное что-то изменит?
- Для меня – да, - категорично отозвался Кригер-старший, отставляя от себя чашку чая.
- Ты безумец, ты в курсе?
- Какой есть, - улыбнулся он, передёрнув плечами. – Но иначе не могу. Это ведь всё ради фройлян Рейн.
- Думаешь, она твой подарок оценит?
- Не знаю, - честно признался немец, сжимая кулак, а здоровый глаз бегал взглядом по веранде, словно искал пристанище, боясь посмотреть в суровое лицо Стренджера, носящего очки все сутки напролёт – даже ночью. – Но я хочу, чтобы она отреагировала положительно. Я знаю, ей будет нелегко, но… Я не могу по-другому.
- У вас будет сложный разговор, - затянувшись, мужчина стряхнул цилиндр пепла в пепельницу. – Ей будет нелегко принять твой выбор. И она обо всём сразу догадается, впрочем, как и я – сразу сделал это.
- Was?
- Это всё американец, верно? – пожевал в губах сигарету Стренджер, и Зигмунду показалось, что его глаза блеснули ярким пламенем сквозь тёмные стёкла очков. – Как его там? Эрик Эрвин, вроде? Это он тебя надоумил на это? Хотя… можешь не отвечать. Я слишком хорошо вижу тебя, сынок.
- Будете судить меня?
- На это у меня нет никаких полномочий, - и снова стряхнул пепел, постучав ногтевой пластиной по самому кончику табачной палочки. – Но как же брат? Вы ведь с ним разделяете практически общую мутацию? Как это на нём отразится?
Под россыпью вопросов Стренджер, видимо, хотел назвать Зигмунда эгоистом, но это совершенно не так: братья телепатически часто обменивались мыслями, хранили собственные секреты, о которых даже их драгоценные фройлян не должны были знать, и вместе решились пойти на такой шаг. Симон изначально не желал, не планировал подобного, но тревожные чувства старшего брата в отношении Рейн обеспокоили его, ведь они с Морой – практически зеркальное отражение близнеца и рыжей полукровки. И те слова-проклятья, брошенные Эриком Эрвином… Они оставили слишком сильный след в сердце. Но Зигмунд более не сомневался – он знал, на что шёл, уже предполагал, как оценит его поступок Рейн, но отступать было слишком поздно.