Доктор Яак Ноотма считал Андреаса весьма прямым и чрезмерно импульсивным для мужчины человеком. Годы, конечно, научили его держать себя в руках тверже, к этому вынуждала его работа, - может быть, как раз это и явилось одной из причин болезни. Человеку требуется отреагировать, и если горячая по натуре, с высоким чувством справедливости личность вынуждена все время держать себя в узде, без конца сдерживать себя, если она никогда не смеет дать волю языку, не говоря уже о руках, то и это может создать почву для сердечных приступов. Однако из истории болезни следует, что раньше Андреас сердцем не страдал.
- А раньше ты ощущал боли и стесненность в области сердца? Или нехватку воздуха? - на всякий случай еще раз спросил Яак о том, что предписывали его профессия и обязанность консультанта.
- Нет.
Заведующая отделением снова нашла повод пошутить. Этот Яллак или Педак был ей симпатичен. И она сказала:
- Так что как гром среди ясного неба, Андреас согласился:
- Как гром среди ясного неба. - Спишь хорошо?
- Здесь - да. Наверное, лекарство действует. Дома из-за головных болей спал хуже. В свое время у меня был хороший сон.
- Помню, когда-то говорил, что на фронте спал как убитый даже под выстрелами и взрывами.
- Видно, начинаю изнашиваться.
- Вам рано списывать себя со счетов, - сказала заведующая, опять сложив губы бантиком.
Яак снова пожалел, что нету Рэнгселя. Он спросил:
- Кроме дизентерии в войну, ты ничем другим не болел?
- Только гриппом или тем, что в народе называют гриппом.
- Расскажи подробнее о своих головных болях. Андреас рассказал. Но и Яаку он не признался, что,
по мнению милиции, на него хотели наехать намеренно. Яак внимательно выслушал друга и спросил:
- Головные боли теперь исчезли совсем?
- Нет, совсем они не прошли По сравнению с тем, что было, стало терпимее, бывает, несколько недель без них проходит.
- А сердце во время этих болей не дает о себе знать?
Андреас мотнул головой.
Старшая сестра подумала, что доктор Ноотма слишком много тратит их времени на знакомого больного. С Яллаком все ясно: классический инфаркт, выздоровление идет нормально, осложнений не предвидится.
Яак Ноотма решил про себя, что, надо будет познакомиться в психоневрологической больнице с историей болезни Андреаса.
- Как дела на работе?
- Паршиво. Никогда из меня не выйдет хорошего мастера. Между прочим, может, ты и не знаешь, я больше не работаю в комитете.
- Таавет говорил мне, что ты отказался от инвалидной пенсии и стал печником.
- У меня не было выбора.
- Ты слишком требователен к себе.
- Требователен? Нет, Яак, я просто не хотел окончательно вычеркнуть себя из жизни,
- Живешь один сейчас?
- Как перст.
Доктор Яак Ноотма понял, что Андреас не станет исповедоваться ему в личной жизни и в неудавшейся женитьбе. Не в его это правилах - жаловаться на свои беды. Яак знал, что Андреас разошелся с женой, знал со слов Таавета даже то, что Андреас долгие годы жил со сваей женой как кошка с собакой. Их семейная жизнь с самого начала пошла наперекосяк, жена ревновала, посылала на него заявления, явные и анонимные. О том, что коммунист Андреас Яллак человек морально разложившийся, не выполняет своих семейных обязанностей и так далее. По словам Таавета, женщины и в самом деле липли к Андреасу, однако первые десять лет он оставался на удивление верным мужем. Когда был парторгом волости, угодил, правда, в объятия одной местной прелестницы, но быстро отошел, как только открылись на нее глаза. Лишь потом, когда выяснилось, что семейная жизнь окончательно разладилась, Андреас позволял себе вольности. Жена его оказалась человеком ограниченным, мелочным, при этом была сущая Ксантиппа. Андреас напал на след жениных доносов. Он готов был немедля послать ее ко всем чертям, но из-за детей продолжал совместную жизнь. Дочка окончила среднюю школу на четверки и пятерки, к ней Андреас был очень привязан. Сын школы не окончил, в последнем классе его исключили за пьянку и хулиганство, Андреас ни в школу, ни в прокуратуру заступаться за сына не ходил, как был. так и остался идеалистом. Люди, подобные Андреасу, могут совершать революцию, к поворотным временам они подходят идеально, потому что в них есть доходящая до наивности восторженность, детская готовность к самопожертвованию, фатальная непоколебимость, упрямая решимость, стойкость, выдержка, порыв - все то, что требуется для завоевания власти, ниспровержения старого, а также для закладки устоев нового жизненного порядка. Они всегда готовы беспрекословно идти туда, куда их пошлют. Потом время опережает их, так как они не в состоянии вникнуть в тончайшие диалектические связи мирного развития, не в силах охватить все многообразие ноаых форм жизни, им недостает широты кругозора, умения быть в курсе новейших научных достижений. Оставаясь людьми принципа "да" или "нет", они так и не постигают сверхсложнейшее искусство завоевания людей; как правило, им не хватает гибкости и умения маневрировать, но именно эти качества требуются при стабильном периоде развития нового общества. Поэтому из Андреаса и не вышло ни секретаря райкома, ни горкома. Так говорил об Анд-peace несколько месяцев назад Таавет Томсон, когда был у них последний раз в гостях. Каарин вспыхнула и стала спорить с Тааветом: в присутствии Каарин никто не смел плохо говорить об Андреасе. Но все они удивлялись тому, что он отказался от пенсии и занялся физическим трудом. Таавет сказал, что Андреас действительно человек, которого не интересует личная карьера.
Яак отослал заведующую отделением и старшую сестру, извинился, объяснил, что хотел бы перед уходом просто так поговорить со старым другом. Заведующая сказала, что она его понимает, пусть доктор Ноотма не торопится, они успеют еще все обговорить с ним.
Когда заведующая и сестра удалились, Андреас спросил без всякого вступления:
- Как ты попал сюда?
- Нас вызывают в больницы в порядке консультации, - спокойно ответил Яак Ноотма.
- Тебя вызвала больница? Главный врач больницы?
- Да, - ответил Яак. Он не сказал только, что главному врачу это посоветовали в Министерстве здравоохранения.
- Врешь ты, Яак, - сказал Андреас. - Ты не умеешь врать. Через несколько лет тебе стукнет пятьдесят, а врать все не научился. Я вру лучше твоего.
Эти слова нельзя было истолковать двояко, Андреас подкусывал его.
- Я, конечно, не Феликс Крулль, - усмехнулся Яак, - не собираюсь пускать тебе пыль в глаза - мне действительно позвонили из больницы. Сказали, что Министерство здравоохранения интересуется тобой. По каким соображениям, я не знаю. Не выяснял. Все.
Андреас тоже усмехнулся:
- Как пришел, так и пришел. Рад, что вижу тебя. Послушай, я уже забыл, сколько еретиков сжег заживо Торквемада. То ли десять тысяч двести двадцать или одиннадцать тысяч двести двадцать?
И захохотал во все горло.
- Заживо - десять тысяч двести двадцать, в изображениях - шесть тысяч восемьсот сорок, прочие наказания в его время понесли девяносто семь тысяч триста семьдесят один человек. Я ничего не забыл.
И Яак засмеялся.
Когда-то он рассказывал Андреасу об отношении инквизиции к инакомыслящим. Андреас рубанул в ответ, что его глупые параллели спекулятивны, ни один исторический факт или явление нельзя рассматривать вне своего времени. Как обычно, они спорили о человеке.