Когда-то раньше, Андреас работал тогда еще в горкоме, она пыталась дать ему понять, что он живет неправильно: с головой завалил себя работой и поручениями. Например, лекций и бесед проводит не меньше, чем штатные лекторы, мог бы куда меньше затрачивать энергии на свою работу.
- Вы действительно верите в то, что в состоянии обогреть мир? подколола она его.
- Нет, не в состоянии, - спокойно ответил Андреас. - Но я буду обогревать его столько, на сколько хватит у меня сил. Если мы все будем беречь свою шкуру, то мир и останется холодным, чуждым, стылым и жестким. Если ты ничего не даешь миру, то и он тебе не даст ничего. Все хотят получать, о том, чтобы давать, никто не думает.
Менталитет получательства страшен; если уж и мы, те, кто призван и поставлен организовывать людей, махнем на это рукой и начнем беречь себя, то никогда не выйдем из мира неотвратимости в мир свободы.
Маргит сказала, что мир развивается по своим законам, желание отдельной личности мало что значит, отдельная личность не сможет добиться многого, хоть рвись она и бейся напролет дни и ночи. Андреас рубил свое: отдельная личность должна делать столько, сколько в ее силах, а они, коммунисты, в два раза больше того. К сожалению, даже в их среду уже просочился микроб получательства. Она не удержалась и напрямик спросила, причисляет ли он и ее к этой компании получателей.
- Если вы делаете меньше, чем можете, и думаете только о том, чтобы получать, тогда разумеется, - ответил Андреас с ошеломляющей искренностью.
Андреас, казалось, вообще принимал близко к сердцу проблемы человеческого формирования. При их последней перед его болезнью встрече он говорил, что надо бы гораздо больше внимания обращать на развитие нового образа жизни. Обычно стремятся ограничиться в основном сферой производства, а что делает человек за пределами завода, какие у него идеалы и цели в сфере личной жизни, как он ведет себя в так называемое свободное от работы время, этим интересуются куда меньше. Многие и не стремятся к большему, чем копирование жизненного уклада развитых буржуазных стран. Или она, Маргит, не замечала, что и у нас склоняются оценивать человека по вещам, иными словами - по его имуществу. Завидуют тем, у кого машины и дачи, стараются перещеголять друг друга в одежде, особенно женщины. Пусть Маргит приглядится поближе к облику наших индивидуальных домовладений и дач, как тут слепо подражают загранице. Проекты следуют финским и шведским образцам, делаются десятки телефонных звонков и используются всевозможные связи, чтобы добыть импортную мебель, почтенные мужи и дамы морщат носы при виде отечественной одежды и прочих предметов потребления, коктейли и виски вытесняют среди изысканного люда прочие напитки.
- Как же мы бываем счастливы, рисуемся и важничаем, когда какой-нибудь гость из братской республики или из-за границы ради красного словца восторгается нашей почти западной культурой кофепития и складом быта, говорил Андреас. - Разве вам, Маргит, не бросается в глаза, что вместо книги с большим удовольствием берут в руки удочку, театру предпочитают охоту, без крепких напитков уже не обходится ни одно мероприятие? Не поймите меня превратно, я не против автомобиля или дачи, не против импортных вещей или виски и коктейлей, меня огорчает то, что для очень многих это становится в жизни главным. Гораздо больше, в десятки раз больше мы должны заниматься формированием нового, социалистического образа жизни. Благополучие в старом, буржуазном понимании не должно нас удовлетворять. Надо стремиться к более духовной, несравненно куда более прекрасной жизни.
В таких разговорах и спорах Маргит стала лучше понимать Андреаса. В служебном общении сущность человеческая зачастую остается в тени, неуловимой. На переднем плане струится и блещет некое марево профессиональных интересов и заседательского словопрения, кулуарных шуток и ораторской мишуры.
В свое время, когда они раза два оказывались вместе в командировке, где мужчин частенько одолевает донжуанский пыл, Андреас не пытался завести с ней роман. Предоставь инициативу ему, ничего бы и не произошло. Она сама предложила себя. Андреас не нашептывал ей на ухо нежные слова, не ублажал ласками, до сердца Андреаса она, видно, так и не дошла. Да, Андреас спит с ней, но она, Маргит, жаждет ласки, которую он дарит ей столь скупо. Маргит решила даже порвать с ним, однако не сделала этого. Потому что Андреас мог то, на что был способен лишь ее первый муж.
Хотя их близкие отношения продолжались полгода, Маргит была уверена, что это уже прошлое, что она может их немедленно оборвать, как только Андреас наскучит ей или скудость романтики с его стороны окончательно не выведет ее из себя. Иногда, после ухода Андреаса, от его извозчичьей бесчувственности на глаза Маргит навертывались слезы: ну почему он такой чурбан? Она пыталась вызвать его на ласку, но Андреас все понимал однозначно - снова брал ее. Плоть его она могла возбудить, но душу - никак. После инфаркта Маргит стала понимать, что этот человек значил для нее все же куда больше простого утоления желания. Раньше она вспоминала Андреаса, только когда у нее появлялась охота разделить с ним постель, теперь же за каким-нибудь срочным делом или на совещании она ловила себя на том, что думает об Андреасе. Так же как и сейчас. Ей казалось, что раньше она никогда не вникала в его человеческую сущность, думала лишь о себе. Чувствовала, что он нуждается в ее помощи, и все чаще мелькала мысль: а не пожениться ли им? Тогда бы она смогла заботиться об Андреасе так, как заботятся о мужьях все замужние женщины. Однако разум противился этому, разум говорил, что она взвалит на себя ненужную обузу, инфаркт приводит человека к инвалидности.
Но если даже на этом приеме не может уйти от мысли об Андреасе, то уж не влюбилась ли она в самом деле?
К ней подошел Таавет Томсон и пригласил на танец.
- Я весь вечер дожидался возможности поговорить с вами, - кружа ее в вальсе, начал он. - К сожалению, вы, как истинно первая дама сегодняшнего вечера, все время нарасхват. Слава богу, что хозяин взял на время почетного гостя под свою опеку. Я хотел поговорить о нашем общем друге.