Кулдар помахал дедушке рукой:
- Я приду еще.
- Умный у вас мальчик, - сказала гладкощекая старушка, занятая тем, что заставляла мужа есть.
- Очень умный, - дожевывая сыр, согласился худой, сморщенный жизнерадостного вида старичок, - Повезло бы только ему с женой,
- Все ты ерунду мелешь, - пожурила старуха.
Тынупярт вспыхнул. Ему показалось, что старичок нарочно поддел его. Он сжал зубы, чтоб не куснуть в ответ. На этот раз воля взяла верх.
Андреас Яллак заметил своих гостей только тогда, когда они остановились у его постели. Может быть, вздремнул, большую часть дня он все еще спал или пребывал в каком-то тумане, между сном и явью. Определенно ему давали по-прежнему успокоительное или это следствие шока. Со слов врачей Андреас понял, что находился в шоковом состоянии. Тряхнуло так, что до сих пор еще не пришел в себя. Он не допытывался, что ему вводили, какими таблетками пичкали. Был спокойным больным. Чересчур даже спокойным, считала Элла. У врачей надо спрашивать, надо допытываться, врачи люди неплохие и не халатные, только дел вот у них невпроворот, бывает, забывают просто, хотя ни один медик, включая санитара, не смеет ничего упускать из виду. Только и врач тоже человек, так что и с него нельзя спрашивать больше, чем с себя. Сейчас, когда врачи бесплатные стали, все, кому не лень, шастают от доктора к доктору с пустяками всякими. Клиники и больницы переполнены, хотя и врачей и больниц теперь намного больше. Она, Элла, вековая сиделка, уже сорок лет проработала в клиниках и госпиталях и хорошо знает, что к чему. Сестры тоже замотаны, не говоря уже о санитарках, у которых и зарплата-то небольшая. Не всякий польстится на нее. К тому же санитарок мало предусмотрено, главный врач клянет вышестоящие инстанции и прочие учреждения, которые утверждают штаты, и ищет способы обходить предписания. Не будь готовых прийти на помощь больных из тех, что уже не лежачие, да не будь близких или родных, которые помогают, то не знали бы, как и справиться. "Если бы все были такие, как ты, одинокие, - говорила Элла Андреасу, - тогда беда чистая". Но тут же успокоила: не в упрек ему говорит, хотя каждый одинокий мужик и достоин осуждения. Не завязалась жизнь с одной бабой - бери новую, потому что семья основа народа и человечества, какая бы там власть ни была. Когда семьи разваливаются, когда мужики и бабы одинокими остаются, это словно костоед народ точит, как гниль выедает дерево. В один прекрасный день буря повалит наземь дерево, переломит истлевший ствол или вывернет его с корнем. Тут и народу конец. Ей, Элле, не повезло, в пятьдесят втором муж бросил, одну оставил с тремя детьми. Назначили его заведовать большим магазином, и стал он пить, путаться с продавщицами. Но она все равно не жалеет о своем замужестве. Вырастила двух сыновей и дочку, у сыновей уже свои семьи, и дочка с женихом отнесли в загс заявление. Детям она не давала баклуши бить, сызмала пристрастила к работе: кто во время летних каникул посыльным был, кто садовнику помогал, кто замещал продавщиц, ушедших в отпуск. Среднюю школу все окончили, старший сын работает и дальше учится, заочно, как теперь говорят. Через год Политехнический кончит. Ему уже сейчас предлагают место начальника нового цеха, но он не торопится, говорит, что сперва диплом получит. Так рассказывала о себе Андреасу Элла.
Вначале Андреас не обратил внимания на второго посетителя, заметил только гостью, но воспринял ее как-то странно, не целиком, а частями. Сперва руку с длинными, гибкими пальцами.
То, что это Маргит, он понял сразу, еще раньше, чем взгляд его остановился на ее лице. У Маргит были длинные, гибкие, будто наэлектризованные, пальцы. На указательном - старинное кольцо с рубином, оно-то и запомнилось Андреасу. Он знал, что и на другой руке у нее тоже кольцо. Кольца были ее слабостью, в этом она ему сама призналась. "Чем старше становлюсь, тем больше люблю их", - говорила Маргит, и при этих словах у Андреаса появилось даже подозрение, не прикидывается ли она. Но и без сверкающего огнем рубина он узнал бы руку Маргит, десять дней назад, в воскресенье, перед инфарктом, рука эта ласкала его, нежно заслоняла глаза, когда Маргит отдавалась ему. "Не смотри", - шептала она и наконец прижала к плечу его голову. Маргит говорила, что с такими, как у нее, пальцами она могла бы стать или пианисткой, или скрипачкой, но ее не влекло сидеть за роялем или пилить смычком, ее тянуло к технике, к спорту и мальчикам.
В длинных пальцах Маргит были цветы, ярко-красные гвоздики, она держала их возле грудей, груди были второй частью тела, на которую наткнулись сонные глаза Андреаса. От грудей глаза его поднялись выше, к плечам и шее, и только после этого он полностью охватил Маргит взглядом.
Хоть он и узнал Маргит, ее присутствие здесь казалось Андреасу невозможным, и ему подумалось, что на самом деле это не из плоти и крови женщина, а лишь образ ее, что Маргит просто вспоминается ему, так же как и обстоятельства той воскресной автобусной поездки или беседа в молодежном лагере. Постепенно он стал понимать, что Маргит на самом деле здесь, возле его кровати. Сознание этого взволновало его. То была не радость, от которой кровь приливает к лицу, скорее чувство неловкости, что видит его таким беспомощным на больничной койке, где он не смеет сам даже сесть. Сразу же возник вопрос, зачем она пришла, - может, именно это больше всего и взволновало его. Только вчера вечером, когда Элла кормила его, он спросил себя: а заботилась бы о нем вот так же Маргит? - и не смог ответить себе. Она искала его близости - это да, но что в действительности он значит для нее? Маргит сказала, что третий раз она замуж не пойдет, даже за него, хотя он, Андреас, и способен осчастливить женщину, а это не каждому мужчине дано. Казалось, что привязана к нему, но одно дело спать с мужчиной, другое - ухаживать за больным человеком. Так цинично подумал Андреас, когда Элла поила его из кувшинчика с носиком. А теперь вот тут, у его кровати, стояла сама Маргит во плоти.
- Здравствуй, - протянула она ему руку. - Ты выглядишь куда лучше, чем я думала.
- Ты на удивление крепкий парень... - услышал Андреас также слова, произнесенные мужчиной.
Он повернул голову и снова поразился: по другую сторону кровати стоял Таавет Томсон, которого он знал с детства. И тотчас возник новый вопрос: а что, Маргит и Таавет, они знакомы?
- ...так прихватило - и такой отличный цвет лица, - закончил Таавет свою мысль.
Андреас поочередно пожал протянутые ему руки.
- Вы пришли вместе? - спросил он. - Простите, что я заснул. Дрыхну дни напролет.
Таавет ответил первым
- Одновременно, но, увы, не вместе.
- Разрешите, я познакомлю вас, - оживился Анд-реас. Он хотел было присесть на постели, даже приподняться, но тут же вспомнил про запреты и остережения и снова опустился на подушки. - Маргит, познакомься с другом моего детства...
Больше он не успел ничего сказать, Маргит быстро вставила:
- Маргит Воореканд, - и протянула стоявшему по другую сторону кровати мужчине руку.
- Таавет Томсон, - поклонился тот, пожимая протянутую руку.
Андреас догадался, почему Маргит поспешила. Хотела облегчить ему процедуру знакомства. Видимо, боялась, что окажется в затруднительном положении или скажет лишнее.
- Рад познакомиться, - сказал Таавет Томсон. - Я встречал вас на совещаниях, но и подумать не мог о своем старом приятеле, что он меня с вами познакомит.
- И мне приятно познакомиться с человеком, о котором так много говорят в последнее время, - сказала Маргит.
Их поведение не понравилось Андреасу. Он съязвил:
- Вы, оказывается, и без меня знакомы?
- При дворе многое знают друг о друге, - быстро отреагировал Таавет.
Маргит не поняла.
- Друг моего детства любит острить, - не без иронии сказал Айдреас.
- Извини, Андреас, - усмехнулся Таавет, - актив, возможно, звучит приемлемее.
Маргит звонко рассмеялась.
- Нужно, видимо, внести маленькую ясность, - шутливо продолжал Таавет Томсон. - Признаюсь вам, товарищ Воореканд, что мое хобби - вопросы управления. Атс, то есть наш общий друг Андреас, это подтвердит. Я изучил методы руководства начиная с античных времен. Сначала просто так, из чистого любопытства, но теперь моя многолетняя работа обретает форму диссертации. Если личности, определяющие жизненные позиции, задерживаются надолго на своих служебных местах, или, если хотите, постах, это способствует дурному менталитету. Подчиненные начинают подсознательно понимать, что не только способности определяют карьеру, но что весьма существенно отношение к ним официального лидера. Отсюда приспособленчество, лицемерие, лесть, интриги, сплетни и так далее. Явление, которое в свое время процветало при императорах, князьях, эмирах и шахах. К сожалению, мы встречаемся с рудиментами подобного рода и в своей служебной сфере.