Перед глазами все равно «мелькнула» парочка историй друзей, сбежавших из подобных заведений, пока Виоло говорил. Да-да, добропорядочные сытые граждане при деньгах, с вашей точки зрения вы делаете хорошее дело и помогаете очищать улицы, только абсолютная власть развращает. А у ваших ставленников прав больше, чем у иных родителей.
Отнимать, бить, издеваться. Даже продавать, если удастся провернуть это, не попавшись. Сколько таких «богоугодных» заведений на деле были обычными борделями для «особых» клиентов и не только? В скольких из них детей за любое, минимальное неповиновение морили голодом? И хоть бы в одном учили, как жить, когда уйдешь в «большой» мир. Как оплачивать счета, как найти работу, как знакомиться с людьми не из «своих». Даже правилам поведения за столом учат не всех и не везде!
Даже я, тогда еще девятилетняя дочь жестокой, равнодушной матери, знала о внешнем мире больше, чем они. За эти знания и готовность ими поделиться меня и приняли в свою стайку беглецы. Интересно, выжил ли хоть кто-нибудь? Хоть кто-то из тех, кто не успел погибнуть еще на моих глазах, до того, как меня подобрал Джефф? Я покачала головой, отгоняя неуместные воспоминания. А то еще расплачусь, и весь этот слой бесконечного макияжа стечет прямо на платье.
Виоло, тем временем, закончил свою вдохновенную речь, его успел сменить мэр, а потом и шеф полиции. Дальше на помост начали выходить люди, которых я не знала. К ним пришлось присматриваться. Я не думаю, почему-то, что среди ораторов затесался маньяк, но я так же уверена, что на этом мероприятии он не мог не появиться. И в то же время эти люди ведь могут быть его будущими жертвами. Теми, кого он положит на алтарь своих религиозных тараканов. Да и кто-то может нездорово отреагировать на поведение людей в толпе слушателей. Так что я обратилась в само внимание.
Андерсен, как всегда, держался высокомерно: застегнутая на все пуговицы форма, с которой он не расстался даже на торжественном мероприятии, хищно подрагивающие крылья носа, пронизывающий взгляд льдисто-голубых глаз, которым он «сканировал» каждого из собравшихся, словно надеясь, что раскроет с десяток преступлений, просто посмотрев на них. И осанка! Он стоял прямо, словно проглотил палку.
Его зычный, явно поставленный бесчисленными выступлениями перед подчиненными, голос, раздавался на все помещение, проникая даже в тот уголок, где стояли мы с Алаверо. Больше всего меня удивляло, что он не кричал, даже не пытался. Нет. Он четко выговаривал каждое слово и как-то управлял голосом, заставляя его «покрывать» всю площадь, где стояли слушатели.
— Я полагаю, что этим шагом мы добьемся значительного снижения преступности. В частности, предсказываю, что число мелких краж снизится не менее чем на двадцать процентов уже к концу этого года. Со своей стороны, хочу заверить, что малолетние преступники теперь будут перенаправляться в приют под строгий надзор воспитателей, а не продолжать шнырять по улицам, получив свое наказание!
— Спасибо, Грегори, я рад, что ты взялся за это дело со свойственным тебе рвением, и готов служить на благо города, — оборвал Виоло его речь, жестом указывая на место среди пришедших на прием.
В его голосе мне отчетливо послышались саркастические нотки, и это было весьма странно: с чего ему иронизировать над начинанием, которое он сам и организовал? Это как-то непоследовательно, в конце концов. Я усилием воли снова заставила себя не трогать виски: головная боль усиливалась, даже слегка мутило.
А Виоло пригласил Лауру Бэйтс. Я удивленно присмотрелась к ней. Все то же слегка высокомерное выражение лица: поджатые губы, суженные глаза, и прищуренный взгляд, которым она осматривала аудиторию. Она говорила, что работает медсестрой, с чего бы вдруг ей как-то относиться к чертовому детдому?
Я быстро получила ответ на свой невысказанный вопрос, когда Лаура начала говорить:
— Мне господин Виоло доверил на добровольных началах заниматься подбором воспитательского персонала для будущего приюта. Я знаю, какие люди нужны в таком сложном и ответственном деле, и я гарантирую, что подобранные мною действительно квалифицированные и строгие воспитатели раз и навсегда заставят беспризорников забыть, что такое чинить вред добропорядочным гражданам города!
Каждый из них осознает свое место в жизни и в мире, и каждый из них будет после выпуска достойным членом общества, а не головной болью полиции и медперсонала. Они научатся бороться со своими зависимостями и работать на собственное благо, а так же получат базовое образование. Я в это верю, и я применю все свои таланты, чтобы подобранный мною персонал имел все необходимые компетенции для осуществления вышеозвученной программы!
От количества сухих, больше присущих юридическим документам, чем живым людям, слов, я захотела удавить Лауру на месте. Чтобы у нее не получилось приблизиться ни к детям, ни к тем, кто будет этих детей воспитывать. Потому что ничего хорошего из такого подхода не выйдет и выйти не может. Только сломанные жизни и трагедии.
Мне вспомнилась одна из моих приятельниц времен бездомной жизни. Берта. Она болела пневмонией, когда мы познакомились. Полученной как раз в таком вот «богоугодном» заведении, конечно же.
Берта рассказывала, как начала кашлять из-за сквозняков в комнатах. Как им отказывались давать дополнительные одеяла, потому что это дорого, и кричали на них, если они лишний раз включали обогреватель.
Красивая она была. Ей было то ли четырнадцать, то ли пятнадцать — старше меня, но даже сама не знала точного возраста: им не давали смотреть документы. Как сейчас помню: у нее были длинные светлые волосы. Спутавшиеся, грязные, но даже в таком виде было понятно: распутаешь их, и золото локонов сможет укутать ее полностью. В «богоугодном заведении» ее пытались стричь, но она отбивалась, как проклятая. Воспитательницы хотя бы в этом оставили ее в покое.
Она была грязная, испуганная, отчаянно кашляющая. И все равно красивая. С большими голубыми глазами, тонким носиком, четкой линией губ. Как фарфоровая статуэтка, которую «заиграли», испачкали, и выбросили на помойку.
Спасение от стрижки, по сути, стоило ей жизни. Другим давали лекарства, хотя и немного — ее обвиняли во лжи и кричали. В конце концов другая девочка помогла ей сбежать, когда… как там сказала Лаура? Строгие и действительно квалифицированные воспитатели? Когда они хорошенько напились на какой-то праздник, прибрав к рукам выделенные на подарки детям деньги.
Она была не единственной, кто тогда удрал. Основную часть поймали сразу же, а Берта удачно спряталась. Она говорила, что, хотя бы умрет на воле. Что это уже счастье. И пусть одеяла, которыми ее укрывают такие же потерянные девчушки, найдены на помойке, но их хотя бы никто не будет отнимать.
Она умерла, когда меня не было рядом. Не от пневмонии даже — ее нашли другие воспитанники улицы. Не обремененные разумным, добрым и вечным. Хотя мы ее прятали, и защищали, но… Кто-то должен был искать еду и те же одеяла, и иногда Берта оставалась совсем одна. По иронии, в тот день я сумела добыть для нее лекарства. Наврала с три короба сердобольной женщине в аптеке, и она отдала мне препараты, подлежащие списанию.
А когда я вернулась, радостная, что мы вытащим Берту… препараты уже не понадобились. Я сама спаслась только благодаря быстрым ногам и помощи со стороны. Мы так со Скалой и познакомились, ха. Он ведь старше. Года на три, но тогда это было очень много. Очень.
Если бы эти детопитомники не были бы обычным способом отмыть побольше денег и замять неприятную проблему, Берта не сбежала бы и осталась бы жива. Тогда самой проблемы не было бы! Вряд ли, конечно, мы бы тогда вообще познакомились, но зато она наверняка прожила бы долгую и счастливую жизнь. Она ее заслуживала куда больше, чем эта холеная дамочка, рассуждающая о том, как поможет «убрать мусор с улиц».
Это дети, пафосная ты стерва! Дети, которые нуждаются в помощи, а не крысы какие-то, которых неприлично травить в открытую, поэтому их запихивают в невыносимые условия. И страшно возмущаются, когда оказывается, что жить в этих условиях они не могут и не хотят, предпочитая возвращаться на смертельно опасную улицу.