Том шаркающей походкой подошел ко мне, и я почему-то подумала, что он наверняка уже мысленно представлял все, что сделает с Роуз. И тут я, со своими, гм, потребностями. Наверняка отыграется, ну да и дьявол с ним. По крайней мере это позволит ей прожить чуть дольше, и, возможно, дождаться помощи. Если эта помощь вообще будет, в чем я начинала сомневаться.
— Как же ты невовремя, — почти прошипел он. — Если ты это специально, то молиться и каяться тебе придется не в полном комплекте.
Я только кивнула. Да, я это специально. Нет, я тебе об этом не скажу. И да, я вполне готова за это заплатить. Попав в эти гребанные застенки я уже наверняка заработала себе какую-нибудь степень истощения, и не факт, что сумею восстановиться полностью. Но пока это в моих силах, я буду стараться помешать тебе ее убить! Хотя бы потому, что иначе я и сама не смогу держаться в здравом рассудке. Вся адекватность исчезнет, когда ты начнешь «работать» над телом прямо на моих глазах, конченный ты ублюдок.
Он оставил клетку в покое и ушел куда-то в темноту, молясь себе под нос на латыни. Если бы я не лежала в его подвале, привязанная к похожей на больничную койке, я бы даже восхитилась, насколько он разносторонний. И на рояле играет, и Библию наизусть читает, и способы нарезки людей знает, и латынь. Прямо-таки современный Цезарь в белом костюмчике и квадратных очках! Или новый Ганнибал-Каннибал. Хотя человечину Райт, вроде бы, не ел, но кто его знает. До этой стадии наши «отношения» пока, к счастью, не дошли.
Пока я пыталась поддержать саму себя — за неимением кого-нибудь еще, кто мог бы поддержать меня за меня — Райт успел вернуться обратно в свой «подвал класса «Люкс»» к дожидающимся его жертвам. И в руках у него я увидела железное ведро. Обычное. Такое, которым пользовался клининг в недорогих офисах, чтобы набирать в него воду и таскать по этажам, изображая бурную уборочную деятельность.
От ведра, а вместе с ним и от Райта, за пару миль несло хлористым запахом бассейна и какой-то то ли известью, то ли чем-то подобным. К несчастью, особых познаний в химии у меня не было, так что определить точнее не получилось. Я могла лишь догадываться, что и зачем он хранил в этом ведре. Утилизировал запчасти тел тех жертв, которые не готов был показать миру?
Сука Бейтс ведь говорила, что большую часть пленников он никуда не подкидывает, а просто убивает и прячет тела. А значит, в этом ведре вполне могли храниться чьи-нибудь рубленные руки. Или ноги. Или, например, голова, если ему вдруг интересны различные извращения с мертвыми головами.
Он может сколько угодно твердить о грехах, прелюбодеянии, и прочей дряни, но он псих, а значит, если ему захочется сотворить какую-нибудь особенно жуткую дикость, он придумает для себя приятное оправдание. Этим и более здоровые люди занимаются постоянно, почему бы серийному убийце не последовать примеру миллионов?
Мои мысли прервал звон ведра, когда Том поставил его на каменный, судя по звуку, пол. Лицо Райта подрагивало в свете свечей, отчего казалось каким-то совершенно зловещим. Я даже видела красные отблески где-то в глубине его глаз, когда он поставил ведро рядом с кроватью и подошел к кровати. Ладони у него снова были влажными — я почувствовала это, когда он коснулся моего запястья, отстегивая наручники. Замок на них противно скрипнул — не знаю, почему этот мерзкий, царапающий мозг где-то в глубине черепа, звук, называют щелчком. Больше похоже было на тот звук, что издают, когда крутятся, две шестеренки, плотно пригнанные друг к другу.
Для меня он оказался таким же противным, как скрип ногтями по стеклу, и я поморщилась. Звук вызывал даже большее отвращение, чем тепловатые, влажные ладони Райта. Почему у него всегда мокрые руки, когда он сюда приходит? Что он ими делает? Хотя нет, я не хочу этого знать и об этом думать, слишком много различных в высшей степени омерзительных вариантов.
Наконец, Том освободил мои запястья, а заодно и перестал читать что-то, скорее всего молитву, на латыни. Я тут же поднесла руки к лицу. Поднимать их оказалось неожиданно тяжело — сказывалось то, что Райт предпочитал экономить на еде для своих пленников. Руки дрожали, причем настолько сильно, что я без труда заметила это даже в полумраке.
Запястья болели, что неудивительно: как только Райт снял наручники, они перестали давить на руки, и теперь я могла полюбоваться на яркую темно-фиолетовую полосу на каждой руке. Царапины на фоне темно-фиолетового я не видела, но вполне явственно ощущала. Они ничуть не удивили: странно было бы, если бы их не было. Ведь я все время ерзала и пыталась хотя бы немного менять положение тела. Один плюс был в постоянных головных болях, которые меня мучили в этих… застенках — за ними не чувствовалось, как ноет спина из-за того, что я все время на ней лежу, не так уж и сильно ныли руки там, где давили наручники, да и слабость несколько меркла.
Райт снял эти орудия пыток и с моих лодыжек тоже, и я, наконец, смогла спустить ноги с треклятой постели. Мою обувь он куда-то дел еще в начале пребывания здесь, поэтому я быстро убедилась в том, что полы здесь каменные. И с отоплением большие проблемы — ноги практически обожгло холодом, хотя я и до того несколько подмерзала. Но не так, и не настолько.
Мир передо мной несколько покачивался, но я надеялась, что детский опыт здесь пригодится и я смогу нормально встать несмотря на несколько — черт его знает, сколько — дней голодовки. В конце концов, необратимые последствия голода начинаются не раньше, чем через десять дней, а еще, по ощущениям, не прошло и недели. Да и воду он мне все же давал, так что скорой смерти ждать не приходится.
Помнится, на лекциях по физиологии, на которые меня гонял Джефф, говорили, что через четыре дня перестаешь чувствовать голод вовсе. А я пока что готова была продать душу дьяволу за бифштекс. Забавно: это, выходит, хороший знак. А Райту наконец, надоело смотреть, как я вяло пытаюсь сползти с постели, и он рявкнул, даже слегка удивив:
— Поднимай юбку и ссы в ведро! Сейчас же, или я прикую тебя обратно! — и куда только делась вся интеллигентность? Хорошо хоть, он не обратил внимание, как мое тело раньше решало это проблему. Иначе мстить за временно предотвращенное убийство он начал бы уже сейчас.
Я порадовалась, что не отношусь к трепетным девицам, дрожащим от страха при мысли, что их кто-то увидит обнаженными. А еще тому, что этот псих все-таки оставил мне белье. Не хотелось бы, чтобы он стягивал с меня трусы, пока я лежу без сознания. Гадость какая. Даже думать о таком противно.
А вот сама… сама я покорно выполнила то, что он требовал. Райт удовлетворенно улыбнулся, отчего стал похож на педофила из какого-то старого фильма. Не хватало лишь усов. Я еле стояла на ногах, и думается, если бы на мне были брюки, то расстегнуть их самостоятельно не получилось бы. Но «Элис» предпочитала платья, так что длинные телесные чулки немного притупляли холод, а платье можно было просто поднять.
Я кое-как примерилась над ведром, и отвернула голову от Райта. Он с каким-то жутким вожделением смотрел на достаточно прозаичный процесс мочеиспускания. Глаза лихорадочно блестели, он несколько раз облизнул губы, и я решила, что не хочу больше видеть его физиономию. Моча противно стучала о ведро. А я понимала, что если ничего не сделаю, то Райт точно вернется к Роуз. Он хотел ее убить. И от этой мысли его стоит отвлечь очень надолго. А единственный доступный мне способ — переключить на себя.
Том стоял прямо надо мной и постукивал от нетерпения, пока я натягивала трусы обратно, и я поняла, что это шанс. Он не ожидает от меня никакого подвоха. Вряд ли мне хватит сил полностью его обезвредить, но… железное ведро вряд ли такое уж тяжелое.
Я максимально напрягла остатки сил, иррационально порадовавшись, что, по крайней мере, не делала ничего тяжелого, пока валялась, прикованная наручниками, и резко плеснула содержимым ведра прямо в морду мрази. Мне повезло — попала по глазам, и он заорал и зажмурился, несколько оглушив. Я услышала, как что-то звякнуло об пол. Нож, он уронил нож! В чем мне не повезло, так это в том, что ни на что больше сил не хватило.