— А ты и есть новичок, Миа. И ты дорога мне, ты моя дочь. Так что пока я не буду уверен в том, что ты сможешь выбраться из любой передряги, ни к чему серьезнее прослушки я тебя действительно не допущу. Учись стрелять, занимайся тренировками, развивай реакцию. Когда ты будешь так же хорошо стрелять, как Эрик Алаверо, я подумаю о том, чтобы допустить тебя к оперативной работе. Не нравятся мои правила — ты всегда можешь заняться чем-то другим. Но я уже потерял одну семью, не хочу потерять еще и тебя. Прости старику его слабость.
Конечно, это была манипуляция. И он не был таким уж стариком, и тем более слабым. Но я успокоилась и действительно начала заниматься всем, что он сказал. И даже набила морду Алаверо, с чем наверняка бы не справилась, если бы не этот настойчивый совет Джеффри.
И только сейчас я понимала, насколько он был прав. И насколько… зря он все-таки отправил с Риком именно меня. Никакие тренировки не готовили меня к тому, что я очнусь в подвале, прикованная наручниками. Никакие тренировки не готовили к принудительной голодовке и пыткам.
А ведь если бы не какая-то дрянь, подсыпанная Райтом в коктейль, если бы не наручники и голод, я, быть может, смогла бы выбраться, только вот Рик прыгнул из окна, когда на него летела его внезапно воспарившая подружка, разговаривая чужим голосом. А что в такой ситуации делала бы я? Смотрела бы на нее, открыв рот? Прав был Джефф. И, кажется, ему все-таки придется потерять семью второй раз.
Самокопание снова прервалось звуком шагов. Я замерла, насколько это возможно с учетом обстоятельств, и прислушалась. Лаура Бейтс. Ее каблуки всегда стучали так, что у меня этот звук отдавался где-то в висках, сходу вызывая безотчетную тревогу. Не знаю, почему, но чем дольше я здесь «отдыхала», тем больше мне казалось, что на в каком-то смысле куда хуже своего «жениха». У него все мозги набекрень. А она… она просто готова была смотреть, как расчленяют младенцев, если ей с этого будут идти приличные дивиденды. Все что угодно ради денег и власти.
В глобальном масштабе такие как она были разрушительнее десятка маньяков, потому что ходили по головам, заражая своей гнилью всех вокруг. Я сглотнула. Чует моя задница, ничего хорошего мне ее визит не сулит.
Она выглядела как-то странно. Не было холодной усмешки, не было ее обычной плавности. И она молчала. Обычно, появившись здесь без Райта, она обязательно говорила какую-нибудь гадость, а сейчас — молчала. И смотрела на меня с каким-то лихорадочным блеском в глазах, явно стараясь держать зрительный контакт. Что с ней? Приступ мизантропии, который хочется отработать на так удачно лежащей в подвале жертве?
Я угадала. Бейтс прошла ко все тому же «пыточному» столику и взяла скальпель. Я вдруг подумала: мне повезло, что, швыряясь ведром в рожу Райта, я не уронила ни одной свечи. Получить ко всему прочему еще и ожоги было бы совсем плохо. В смысле, еще хуже, чем сейчас.
А Бейтс, все так же молча, но уже медленно, начала подходить ко мне. И смотрела при этом в глаза, хищно облизываясь. Меня передернуло, когда ее розовый в белесых разводах язык медленно обвел сначала верхнюю, а потом и нижнюю губу. Какая-то пародия на кошку, вылизывающую морду после сожранной птички. Я попыталась отвести взгляд, но сразу после этого «кошка» Бейтс метнулась к кровати с какой-то бешеной скоростью, и что есть силы вцепилась когтями — ногтями эти длинные, покрытые, как выяснилось, красным, лаком ковыряла я назвать не могла — мне в подбородок.
Она просто повернула мою голову к себе, но, кажется, на щеках остались глубокие следы ногтей. Я поморщилась, но не стала кричать. Видали и похуже. А потом я поняла, что Бейтс совершенно бледная, и нездоровый блеск в глазах мне не почудился. Они были у нее карими, но сейчас зрачок был настолько широким, что казались черными. Да она же под кайфом!
Лаура хихикнула, и я вздрогнула от этого звука.
— Хи-хих. Хи-их! — как-то так это звучало, и на звук нормального человеческого смеха не было похоже вообще.
А потом она провела скальпелем по щеке. Сначала как-то… совсем слегка, даже не надавив — он оказался ледяным. А потом сильнее. И еще сильнее. И еще. А я смотрела в ее жуткую морду и думала о том, что мое лицо теперь похоже на поле для игры в крестики-нолики. Сил кричать не было. Я лишь надеялась, что она не тронет глаза.
И перестанет быть такой больной сукой!
Безумие заразно?
Глава 27
Я начинаю думать, что моя психика пытается меня беречь. Всякий раз, как эти двое ублюдков замышляли что-то особенно дикое, я просто теряла сознание где-то на середине экзекуции. «Повезло» и на этот раз. Я даже не знаю, закончила ли Лаура свою разметку поля для крестиков-ноликов — только то, что теперь болит не только голова, ребра, запястья и лодыжки со спиной, но еще и лицо. Кажется, у человеческого тела есть какой-то предел боли.
Меня радовало, что, судя по всему, она не задела никакие важные нервы, и не повредила глаза. И раздражало, что подсохшая кровь стягивает кожу. Почему у меня такое чувство, что человек привыкает действительно ко всему? Даже к сырым подвалам наедине с двумя поехавшими тварями.
В этот раз я даже не успела расслабиться и задуматься о чем-нибудь хорошем, отвлекаясь. И прийти в себя, хотя бы немного, не успела тоже. Том пришел раньше. И я не услышала его шагов, как это бывало обычно, а просто увидела, как он движется к моей койке. В правой руке он нес ведро, скорее всего с какой-то жидкостью. То самое, благодаря которому я сумела его отвлечь. И почему мне это заранее не нравилось?
По выражению лица Райта не получалось сказать ничего, потому что оно было каким-то отсутствующим. Ни торжества, ни злорадства, ни агрессии, ни его странного благодушия. Просто нейтральная маска, а не лицо. И это, честно говоря, пугало. Что он задумал? Зачем ему ведро?
Ответ на этот вопрос я узнала слишком быстро, куда быстрее, чем мне бы того хотелось. Райт подошел ко мне вплотную и поставил ведро рядом с кроватью, ближе к изголовью. Затем — снял наручники с рук. Молча, и довольно грубо, выворачивая запястья, если ему было неудобно возиться с замком.
Он неожиданно схватил меня за волосы, отчего я вскрикнула — и окунул головой в воду. Я даже не знаю, что было хуже: то, что наручники, удерживающие ноги, впились мне в щиколотки — интересно, будет ли вывих? — или то, что я мгновенно наглоталась воды. Если он собирался поить меня так постоянно, то я бы предпочла умереть от жажды раньше.
Эта дурацкая в общем-то мысль промелькнула очень быстро, а потом стало больно. Очень больно и страшно. Вода мгновенно проникла в рот и нос, и мне перестало хватать кислорода. Я пыталась как-то барахтаться, свалить дурацкое ведро или хотя бы пошатнуть, но здоровый мужчина без проблем с питанием априори сильнее голодающей измученной пленницы, так что Райт этого, скорее всего, даже не заметил.
Сердце бешено колотилось, в ушах шумело, и мне казалось, что мои легкие кто-то окунул в костер. Но стоило мне прекратить попытки сопротивляться — и Райт выдернул мою голову из ведра. Я закашлялась и часто задышала, напоминая рыбу, только что вынутую из воды. Но только я это сделала — и ублюдок повторил «интересную забаву» снова.
Я не помню, сколько раз он так меня окунул. Может, три, может, тридцать, а может десяток. Я довольно быстро перестала соображать, что происходит. Но сквозь воду до меня доносились обрывки молитв:
— …отдаю тебя Богу всемогущему, Творцу твоему, чтобы вернулась ты к Тому, Кто тебя создал из праха земного…
— …удостой усопшую рабу Твою участия в этой победе над смертью…
— … вечный подай ей Господи, и свет вечный ей да сияет…
Это слилось в одну монотонную пытку под заунывные молитвы за упокой. Казалось, он решил к физическим пыткам добавить психологические. Или сделать меня антирелигиозной фанатичкой, я уж не знаю.