– Длинный, а сколько времени? Чего-то я притомился. Не пора ли баиньки? – пьяным голосом спросил Серый.
– Час пятнадцать, – ответил Ден, взглянув на часы, – но баиньки еще не время.
– Чо теперь, всю ночь не спать?
– Сначала здесь надо все доделать, а потом уж отправляться.
– А чего тут делать? Вроде бы все уже сделали.
– Ни фига еще не сделали. Если телок этих оставим, то завтра наши портреты уже будут висеть на всех афишах.
– Так что, кончать их будем? – склонившись к столу, плотоядно спросил Серый, бросив многозначительный взгляд на живот Кати.
– Нет, в классики играть! – хохотнул Длинный.
– Эй, Катька, у вас тут где веревка? – спросил Ден.
– Сейчас принесу.
Катя вышла из комнаты и вернулась, держа в руке клубок пенькового шпагата.
– Длинный, помоги! – сказал Ден, разворачивая Катерину спиной к себе и заламывая ей руки.
Быстро, без особых ухищрений крепко замотали руки тонкой веревкой. Потом направились к сидящей на полу Лене. Девушка пыталась натянуть трусики, но не успела. Ее грубо схватили и скрутили. Обе близняшки почувствовали себя в роли мух, попавших в лапы пауку. Да и судьба их ожидала похожая. А может быть и более страшная. Но паук это делает, чтобы выжить, а эти...
– С кого начнем?– осведомился Длинный.
– Давай с сиськастой, – указал Серый на Лену.
– А я этих покараулю, – заключил Ден.
Парни подхватили испуганную и уже не сопротивляющуюся женщину и поволокли ее из дома. Ден смотрел ей вслед, наблюдая, как с каждым шагом с гладких бедер Лены скатывались полуспущенные трусики. Они упали у порога, и остались лежать на полу белой шелковой восьмеркой.
На улице стояла непроглядная темень прохладной, августовской ночи. Лену поставили на колени на цветочной грядке, куда падал свет из окна. Лена вся тряслась от холода и страха, ища пути к спасению. Вдруг взгляд ее упал на стену домика, на которой четко выделялась темная, блестящая клякса. Спустив взгляд ниже, женщина увидела выглядывающие над стеблями травы голенькие детские ягодички, белеющие в ночном сумраке. Сердце матери замерло. Заледенело смертельным холодом. Смысл жизни исчез. Разбрызгался кляксой из мозгов и крови по светло-серой стене дома.
– Ну чо, как ее? Ткнем под сиську, или горло перережем? – деловито осведомился Длинный, нервно вертя в руках нож.
– Давай ножик. Под сиську засажу.
Серый схватил Лену за левую грудь и потянул ее вверх, одновременно приставляя к натянувшейся коже острие ножа. Его пальцы так сильно стиснули нежное тело молодой матери, что из надувшегося соска брызнула тугая струйка молока прямо в лицо убийце. Серый надавил на рукоять, втискивая клинок между ребер. Под ножом хрустнуло. Тело женщины дернулось и напряглось. Она мучительно застонала. Серый повернул нож и выдернул его. Из распахнувшейся раны брызнула кровь на листья цветущих георгинов, повисая на них темными, тягучими каплями. Глаза Лены закатились. Женщина еще раз дернулось. Из приоткрытого рта потекла струйка крови. Тело обмякло и повалилось набок, давя стебли цветов.
– Вот так! – хрипло, словно каркнул, сказал Серый.
Длинный шумно и часто дышал, во все глаза наблюдая за последними движениями Лены, стремясь уловить то мгновение, когда живая женщина превратится в мертвое тело. Едва заметные сокращения мышц под нежной кожей, легкие судороги, пробегающие по конечностям, блестящая капля молока, повисшая на большом, покачивающемся соске. Вздрагивающий, плоский живот, слипшиеся от спермы волосы на выпуклом лобке, тягучая струйка окровавленной спермы, вытекающая из влагалища прямо на большой, яркий, примятый цветок...
– Все, пошли! – толкнул в плечо Серый.