«Стратегия модернизации» Путина-Медведева, по времени совпавшая с президентством последнего, сопровождалась и неловкой пропагандой т. н. «евразийских идей» и создания Евразийского союза, «такого же, как Евросоюз» (так часто представляли перспективу ЕврАзЭС новые «кремлевские мечтатели»). Подрастерявшихся российских интеллектуалов, искавших новый «русско-российский путь», успокаивали православной риторикой еще не оперившейся доктрины «русского мира».
Ре-интеграция и создание более устойчивых, более современных отраслей, которые опираются на традиционное разделение труда, потенциал, возможности постсоветской индустрии, евро-азийские ТНК — представлялись тогда очевидным и обоснованным подходом.
Проблема лояльности политических и бизнес-элит стран-соседей решалась прикупом, долевым участием в природной ренте российских монополий, взятками, кредитными «петлями» со стороны щедрых на раздачу ВТБ и Сбербанка РФ, агентурной работой спецслужб.
В тот период времени украинских политиков, бизнес и экспертов Кремль убеждал в том, что Украина не способна к экономическому саморазвитию, а Таможенный союз, ЕЭП в плане модернизации крайне нуждается в украинской индустрии, науке, инфраструктуре, высококвалифицированной рабочей силе.
Но и эта модель начала давать сбой, потому что к этому моменту в тех республиках, которые приняли участие в проектах — Казахстане, Беларуси — уже реализовывались собственные корпоративные стратегии. Часто эти стратегии не соответствовали заявленным планам интеграции, и возникал конфликт капиталов, особенно в конкурентных сферах: горно-металлургическом комплексе, в области продовольственного рынка.
Самое главное, что сработал принцип геополитического консерватизма: ни одна из национальных элит, экономических и политических, не хотела поступаться своим «корпоративным суверенитетом». Бегство Януковича в Россию — проявление слабости и трусости после нескрываемых царских амбиций — быть главным собственником и монополистом в украинской экономике (чего стоит желание контролировать новые источники добычи и поставок газа — «сланцевый» контракт, строительство терминала в Одессе, планы по созданию реверсной схемы со Словакией…).
Многое, что закладывалось в интеграционную модель, по инерции развивается и сейчас. 2013–2014 — это годы подготовки к созданию Единого экономического пространства в условиях уже созданного Таможенного союза.
Вместе с тем, после провальной президентской кампании Путина в 2012-м, которая была построена на конфликтной для России евразийской идее, после первых российских «майданов» на Болотной площади и негативных трендов в развитии ТС и ЕврАзЭС, социального шока от Кущевки, реальная политика Кремля была существенно изменена.
Переход к эгоистичной мобилизационной модели происходит быстро и без привычного для Кремля пропагандистского сопровождения. О повороте молчат, тщательно сохраняя риторику предыдущей стратегии евро-азиатской интеграции.
На фоне реставрационной идеологии «великодержавной стабильности», реабилитации устоев позднего СССР, форсированными темпами началось огосударствление всех сфер жизни, создание не фантомных, а реальных факторов «внешней угрозы» (аннексия Крыма и Украина — лишь один из них).
Цель — мобилизация ресурсов, экономия на социальных инвестициях, перераспределение инвестиций в ОПК и сектор безопасности в целом, подготовка проектов «прорывного» характера (космические программы, энергетика, машиностроение, новые материалы). Для этой модели уже не нужны ни торговые союзы, ни «восстановление связей». «Советский мир», бюрократическая вертикаль, прямой и косвенный контроль над частным капиталом, социальная политика «затягивания поясов» и крупные инвестиции в подконтрольные государству сферы.
Не стоит Кремль считать «геронтократическим пансионом», как это было в конце 70-х прошлого века в СССР. В России есть понимание того, что в условиях глобального кризиса сохранение инертной «сырьевой модели» — гибельно. Убежденность идеологов «мобилизационной модернизации» как раз строится на обосновании нового пути «прорыва». Но — прорыва в одиночку, дорогой внешней ценой, с опорой на свои ресурсы развития, в том числе — и использованием «мягкой изоляции» (но не жесткого раскола, который также опасен для уязвимой российской экономики). И поэтому тоже Россия так легко пошла на войну с Украиной.