Выбрать главу

— Сама еще не знаю… Не знаю, пойду ли, хотела по магазинам пробежать… — и глаза опустила.

И Наташка только согласно головой закивала — мол, конечно же, конечно же, Марина, я понимаю, извини, что побеспокоила…

…День не задался, думала она вечером, стоя в тряском вагоне метро. Казалось ей, что даже электричка сегодня идет как-то неровно, как будто ведет ее кто-то неумелой рукой. И подумала она раздраженно: как картошку везет, паразит…

И весь путь домой, который пролегал через магазины, школу, детский сад, не придал ей оптимизма, ничего не изменил в ее настроении.

Да и как тут изменится настроение, когда в одной руке пакет с продуктами, на другой виснет Артем, а Арсений идет впереди, постоянно буксуя, потому что оборачивается к ней и рассказывает, как сегодня на продленке потеряли Машку Симонову, которая с обеда ушла с другой группой продленного дня, а там не сразу заметили, что она не их. А их учительница ее по всей школе искала… И Марина, слушавшая сына вполуха, потому что полна была своими мыслями о том, что сейчас приготовить, пришел ли Вадим, или ей опять за все одной хвататься, и только покрикивала Арсению: «Господи, да иди ты скорее, ну что ты все тормозишь, не видишь, мне с сумкой тяжело идти!», — остановилась даже и спросила Арсения:

— Как это, по всей школе искала? А вы где были?

И Арсений, обрадованный тем, что мама, наконец, его услышала и интересуется его школьными делами, тоже остановился и стал уже подробно рассказывать, что учительница ушла, а они остались одни. И сидели в классе, ждали, когда она Машку найдет…

— И долго вы одни сидели? — спросила Марина с раздражением, потому что это же надо — только этого и не хватало — оставлять их, первоклашек, бесконтрольными, они же бешеные, они же могут там и головы себе переломать, и ноги, видела она не раз в школе, как носятся они, как ненормальные, когда никто их не пасет…

И подумала про себя, надо будет учительнице по мозгам надавать, чтобы детей не теряла и одних не оставляла. Долго ли до беды? А не можешь со своими обязанностями справляться — нечего в школе делать…

«Доброй» была она сегодня. И дети, прекрасно уже умея различать в маме, когда она такая вот «добрая», как только пришли домой, в своей комнате затихли, чтобы не вызвать случайно на себя поток ее раздражения.

И Вадим, пришедший спустя почти час после их прихода, тоже сразу понял, чем пахнет в доме. В доме пахло скандалом. В доме пахло истерикой, какие часто случались в последнее время. С недовольным ее лицом, с криками: «Почему мне все нужно?.. А ты где?.. А тебе не нужно?..» Со слезами и с засыпанием — спина к спине, и с ощущением, что лежишь ты в постели с чужим человеком, к которому и прикоснуться-то неприятно, потому что чужой — он и в Африке чужой.

И если и не случилось сегодня этого, то только потому, что Вадим тоже затих, и посуду за собой со стола убрал, имея уже опыт, как из-за одной только неубранной тарелки такие баталии начинались… И сел за стол просматривать какие-то свои бумаги, всем своим видом говоря: «Я делом занят… Вот сижу тут, никому не мешаю, никого не трогаю…»

И она так устала за сегодняшний день, что даже ссориться у нее сил не было. И дети, ощущая ее состояние, ее скрытое раздражение, сами спать улеглись, и не пришлось ей даже строгим голосом напоминать:

— А зубы? Кто зубы будет чистить?..

И только звонок мамы окончательно ее добил, лишил ее последних на сегодня сил. Потому что позвонила она, как всегда, не вовремя. Как всегда, именно в тот момент, когда меньше всего был нужен ее звонок. И, не чувствуя напряжения, стала подробно расспрашивать, как она, как дети, как Арсений в школе, и пересказывать статью о плохом качестве школьного питания, мол, у детей — сплошь гастриты, что, может быть, Арсению стоит отказаться от питания на продленке и брать с собой еду из дома.

И Марина едва сдержалась, чтобы не наорать на мать, потому что это же надо только придумать — она будет Арсению еще еду в школу готовить, и с собой укутывать, чтобы теплая была. А она о ней подумала, — когда ей эту еду готовить, больше ей делать нечего, как еще еду Арсению в школу готовить! И она сдержалась, но через секунду не сдержалась и заорала на мать дурным голосом, когда та все с той же заботливой интонацией продолжила: