И он, задетый тем, что миллион-то ему в руки еще не пришел, подумал: надо просто продолжать об этом мечтать. И было что-то возбуждающее в том, что могла принести осуществленная эта мечта.
Он, Веня — миллионер!
Причем не просто миллионер — долларовый миллионер!
И возбужденный этой мечтой, забывший уже и о Светке, и о встрече выпускников, стоял он у окна на этой Богом забытой станции и мечтал:
— Хочу подержать в руках миллион долларов…
— Хочу подержать в руках миллион долларов…
— Хочу подержать в руках миллион долларов…
…Он был Вездесущим и Всемогущим.
Он существовал везде и мог — все.
Он был — Бог.
Он был — Творец.
И — помогал творить другим. Помогал, просто утверждая их желания и делая все, чтобы желаемое свершилось.
Он — миллиарды тонких вибраций, которые вибрировали в ответ на запросы и желания. И — побуждали к действию тех, от кого зависело выполнение желания.
И в этом была удивительная игра — сценариев и действий, ситуаций и положений, приводящих к желаемому…
…Раздражение было внезапным и каким-то резким, как будто бы включили в нем что-то, просто нажав кнопку: в одну секунду почувствовал он вдруг неприязнь и ко дню этому, и к уже привычному, но нудному голосу диспетчера: «Поезд № 342 Воркута—Москва ожидается прибытием…» и к физиономии добродушного, заторможенного и поэтому постоянно вызывающего шутки сержанта Нечипоренко.
Просто невтерпеж стало ему тут — в дежурке вокзала, в которой и хотел он отсидеть последние два часа дежурства. Обычного дежурства, как сотни предыдущих, тоскливых и долго тянущихся, потому что не могло быть ничего интересного или необычного в этом привычном дежурстве на маленькой железнодорожной станции. Люди сходили здесь с одних поездов и пересаживались в другие, и было это привычно и как всегда спокойно: поезда здесь останавливались днем, пассажиры еще не успевали ни напиться до состояния буянства, ни потерять свои вещи. Была эта станция тихой, и дежурства были тихими — так, обычная работа: пришел, отсидел положенное, для проформы раз в час вышел, по станции походил, чтобы на глаза начальству попасться, — и несешь вахту дальше. Так было всегда. Только не сегодня.
Сегодня его, что называется, раздирало. Вдруг ни с того ни с сего захотелось ему выйти на перрон, и пошел он по перрону, раздраженно рассматривая привычную колею, и привычный перрон, и знакомые скамейки, и немногих пассажиров — обычных, сидящих в маленьком зале в неудобных жестких креслах и ожидающих московского поезда.
И когда подходил он к скамейкам этим, сам еще не ожидал того, что сделает — просто вдруг, ни с того ни с сего сказал он строго и официально: «Предъявите документы!» И посмотрел на мужчину, недоуменно вскинувшего брови, как бы даже извиняясь, мол, брат, сам не знаю, чего это меня несет, но уж если я это сказал, то будь добр, давай, показывай…
И, наверное, этим бы все и кончилось — ну, подошел к мужику какому-то, ну, проверил документы, исполнил вроде бы свой долг — следить за порядком на отведенном ему объекте, но мужчина этот, который сначала только брови удивленно вскинул, повел себя совсем уж неожиданно и странно.
Встал он с кресла своего жесткого. И снова сел. И опять встал, и — тоскливо как-то по сторонам посмотрел, даже не посмотрел, а глазами стрельнул, — как будто примеряясь, куда бежать.
И все это произошло быстро, в какие-то несколько секунд: нервная его, суматошная какая-то торопливость. И чувство ужаса мелькнуло в его глазах, так ему, подошедшему проверить документы, показалось. И потом — спокойно уже, как будто бы внутренне смирившись с происшедшим — достал он из внутреннего кармана куртки свои документы и протянул их, но руки его дрожали. Руки его точно дрожали.
И тут уже все чутье, весь милицейский нюх поднялся в нем, заполнил всего его и он сказал уже совсем другим тоном, в котором ни нотки извинения не звучало: «Мужчина, пройдемте со мной!» И документы не отдал в протянутую за ними руку. И посмотрел строго, и даже руку зачем-то на кобуру положил — мол, никаких шуток. И шаг назад сделал, давая дорогу этому странному, испугавшемуся чего-то человеку. И тот, поколебавшись секунду, обреченно как-то головой кивнул и пошел. Пошел, даже сумку с собой не взяв. Небольшую такую, аккуратную спортивную сумку на длинном ремне, которая была подсунута под кресло, на котором он сидел.