Вообще же Пестряков отнесся к стихам со сдержанным уважением, но без особого восторга:
— Стихи — их до женитьбы читать полагается. В холостом звании. Я для стихов — перестарок…
Тимоша исполнил скабрезные частушки про Гитлера, они не понравились Пестрякову. Чтобы поправить дело, Тимоша вызвался исполнить песенку про медсестру под названием «Белый халатик», поется на мотив «Синего платочка». Но Пестряков, опасаясь, что Тимоша снова начнет ерничать, приказал не мешать лейтенанту и помолчать.
Лейтенант признался, что ему нравится популярная среди немецких солдат песенка «Лили Марлен». Радиостанция в Баранови- чах часто передавала «Лили Марлен» на русском языке. Тимоша попросил ее исполнить. Лейтенант вполголоса пропел куплет:
— Так ей, этой немке, и надо, — сказал Пестряков, злобясь. — Пусть та Лиля привыкает с тенью спать!..
Он улегся на тюфяк, но долго еще ворочался и ворчал.
Уже в полудремоте Пестряков услышал голос лейтенанта, лежащего рядом:
— Эх, рацию бы мне сюда!
— Рацию? — Пестряков повернул голову влево.
Лейтенант вертел в руках обрывок шнура от шлемофона.
— Вдруг увидим что-нибудь интересное? Поделиться впечатлениями от городка… И шифр помню наизусть. Однажды номер Первый сказал мне: «У тебя, Голованов, память зашифрованная…»
— Шифр теперь без надобности. Как запал без гранаты. — Пестряков собрался было уже повернуться на другой бок, но задумался: — Говоришь, поделиться со своими?
— К сожалению, это только плод моей несколько разгоряченной фантазии. Рации-то нету… — Лейтенант свернул радиошнур и зачем-то снова спрятал его в карман кожанки.
— Какая тут фантазия? Добрые люди и без радио в разведке управляются…
— О чем думает радист, когда ему не спится… — пробормотал лейтенант уже сквозь сон.
А Пестряков долго лежал с открытыми глазами, взбудораженный нечаянным разговором.
Сон рассеялся без остатка.
Тимоша спал так прилежно, словно решил отоспаться за всю войну. Пестряков с трудом его растормошил.
— Эй, «глаза и уши»! Хочешь в разведку со мной податься? По городку пройтись.
— Ночная прогулка? Культурно. И перед сном прошвырнуться полезно. Очень рекомендуют врачи. По нервным болезням.
— Вдвоем всегда способнее, — сказал Пестряков, не принимая тона Тимоши. — А кроме того… — Пестряков запнулся, — глуховат я. Особенно с правого фланга.
— Слышимость я обеспечу. Мои звукоуловители в порядке, — заверил Тимоша весело и откинул каску на затылок, высвобождая оттопыренные уши.
— На броне сидишь, а в уши тебе бьет и бьет, — продолжал оправдываться Пестряков. — Кто помоложе, половчее — спрыгнет, отбежит. Я чаще опаздываю… А в результате — здорово, кума, купила петуха…
Если Тимоша на самом деле стоящий разведчик, он должен понять, как трудно вести разведку, когда тебя окружает обманчиво беззвучная ночь, когда зарева — немые, моторы — бесшумные, осколки — безголосые…
Тимоше очень понравилось, что Пестряков обратился к нему с просьбой, а не принялся сразу командовать. Тимоше самому претило сидеть в полном неведении. Надо же знать, что творится вокруг!
А кроме того, у него родилось злорадное желание проверить Пестрякова в деле, посмотреть, что это за птица такая усатая, не нырнет ли главнокомандующий лицом в грязь, и по праву ли он берется командовать опытными фронтовиками, которые в разведку не реже хаживали, чем до войны на танцульки.
Пестряков тоже настороженно приглядывался к своему компаньону, пытаясь определить, сколько он весит на солдатских весах в чистом виде, независимо от званий, наград и штрафов, так сказать, без тары.
Пестрякову было известно о их местонахождении не много. Дом с подвалом, куда они затащили Черемных, находится на южной окраине городка, южнее кирки. Когда небо подсвечено заревом или горит ракета, на севере виднеется шпиль ратуши; он подобен огромному штыку, воткнутому в низкое, дымное небо.
Крадучись, они вышли через распахнутую настежь калитку на улицу. Очередная ракета осветила дом напротив, уже знакомый Тимоше во всех подробностях. Он изучил этот дом номер двадцать четыре, глядя сквозь щелястые ставни из спальни.
Под каким же номером стоит дом, где они нашли убежище? Тимоша перешел в темноте на ту сторону улицы, дождался ракеты, подождал, пока она отгорит, вернулся к Пестрякову и доложил: