Конечно, к чему лукавить с самим собой, действительного покоя не было, вернее, его очень скоро не стало.
Да и дело не в покое…
Проходило время, а Они не становились ближе.
В картинах былого Капа рассыпалась в сюжетных деталях, в настоящем они с Ингой растворялись в волнах красок, запахов, звуков…
…Он, наконец, понял, что они уходят от него, уходит их суть, их природное предназначение… Но что наперекор этому может сейчас сотворить он, Роман, последний оплот Капы и Инги в земной жизни, он, который, так ничего и не смог для них — всех троих — сделать, но лишь сам, последний из них, — стал бесполезной формой, пустой тенью?..
Ну, а что если бы все было не так, если бы они не так быстро отходили от Романа или даже, благодаря его бесконечным усилиям, всегда, ежеминутно оставались с ним, стояли бы перед ним живой картинкой, наделенной движением и звуком, — что тогда? Что бы изменилось — вокруг? В чем смысл призрачного движения, которое происходит внутри него, Романа — того, который неподвижен?..
… Где, в чем он допустил ошибку, отправляясь в гордое, отшельническое плавание, уверенно расправив свободный парус с надписью: «Капелька и Инга»? Почему языческие боги отвернулись от него? — Капа говорила, что они каждому дают свою роль… Да, она так и говорила, каждому — полезную роль, если не в настоящем, то в будущем, вечном. Стоп!..
Он подходил к пианино, брал аккорды, трогал гитарные струны…
В полночь пошел дождь. Он открыл окно, умылся холодными каплями. Рассмеялся.
Наконец-то он знает, что ему нужно делать. Если он стал бесполезным, ненужным Капе и Инге в этом «настоящем» мире и, тем более, — что, впрочем, совсем неважно, — самому этому миру, который, между тем, равнодушно и в то же время назойливо, жестоко окружал и никогда до конца не отпускал Романа от себя, то он должен идти к ним — к Капе с Ингой, он даже понял — как.
Он должен соединить радостное настоящее из окружающей природы — и светлое прошлое, наполненное Капелькой и Ингой, сплести это в счастливый сверкающий сноп, вихрь, в первый и последний раз испытать блаженство языческого, шаманского транса, полного единения с абсолютной природой — и во всем этом восторженном, упоительном смерче услышать, увидеть ответ на вопрос о сегодняшнем предназначении Капельки, Инги, Романа. И если языческие боги, идолы, кумиры — кто-нибудь! — не дадут ответа на этот вопрос-отчаяние, Роман должен без колебаний войти в неподвластное времени — в вечность, стать, как и его любимые, — землей, светом, звуком…
Он вышел на мокрую плоскую крышу девятиэтажного дома. Дождь усиливался, ударили первые раскаты грома. Он подставил ночному дождю ладони, лицо, ловил ртом струи. Промок, засмеялся до счастливого плача, закричал, закружился радостно, разбрызгивая с тела и одежды дождевую воду. Подошел к бордюру, без страха посмотрел вниз. Нет, еще минуту. Теперь прошлое… Улыбаясь, вспомнил свадебное путешествие, которое он и Капа проделали с рюкзаками на плечах. Побережье горной Абхазии: ночное море, вечер на озере Рица, Новоафонская пещера… Прикрыл веки. И тогда –
…пейзажная, нездешняя, средиземноморская юдоль шуршащим, соленым шепотом изумрудных волн прохладно пригубила горячечное ожидание, утолила безумное марево в утомленных, мокрых от дождя и слез глазах …
Среди синих, оранжевых, белых скал и гладкой воды зажила звенящая тишина-полутон, лунное эхо и зрение-суть.
Пересечения сверкающих, полированных каменных граней стали угловатым интегралом, тайным узором, языческим знаком, космическим символом, приращением мысли.
Все явилось душой, вечной, единой на бесконечное нечеловеческое пространство. Она отбирала от синтетической пыли и помещала в центр матового озера, электрического неба, туманного созвездия.
…Он вошел в низкую галерею из фиолетового льда, уходящую гулким лабиринтом, аэродинамическим туннелем в застывшую темноту. Был дух-красота, но не было тепла, не было запаха, не было слова. Прошу слова, сказал Роман, потерявший белковое тело, пластилиновым языком.
Взошла задумчивая температурная пауза, седой сталактит, оживленный озвученным бликом, иронично блеснул побежавшей слезой, и мысль-Капля, лишившись розовой талии, упала хрустальным шариком на зеркальный, подсвеченный невидимой рампой пол.
— Ин-нннннн!.. — малиново зазвенело после первого, высокого отскока, — нга! — нга! — га! — га-га-а-а…
Покатившись в рокотном гуле, Капля достигла края тоннеля и упала, отсчитав девять немых этажей, вниз, на мраморные тротуарные клавиши, отчетливо пробежала по ним, издавая звуки, — звуки медленно собирались в гармонические трезвучия, аккорды. «До-мажор», — заглядывая за бордюр и вслушиваясь, считывал Роман, — «ля-мажор… Мажор… мажор!» — нечеловеческое пространство развернуло свою нижнюю плоскость и понеслось навстречу Роману. — «Все?..» — успел подумать Роман, прежде чем почувствовал удар.