— Мне не привыкать. На войне я ради народа жизнью жертвовал.
— То на войне…
— Главное: не где, а во имя чего.
Бухгалтер, словно пробуя на вкус эту мысль Бабалы, пожевал губами и, вздохнув, удалился.
Бабалы, упершись локтями в стол, сжал ладонями виски…
Да, не сносить ему головы — За упрямство и самовольство. Шутка ли, вступить в конфликт не только с Алексеем Геннадиевичем, но и с министром! Как молвит пословица, в игре может победить и сын, в серьезной борьбе — отец.
На стороне руководителей министерства — закон. Но ведь законы издаются людьми, а диктуются самой жизнью и интересами народа. И если закон входит в противоречие с действительностью — в данном случае в противоречие с обстановкой на стройке, с ее целями и интересами, то его необходимо изменить, привести в соответствие с создавшимся положением, с изменившейся действительностью.
Во всяком случае, он, Бабалы, на этом месте не для того, чтобы слепо выполнять указания министерства. От него зависят судьбы сотен рабочих. От него в какой-то мере зависит и судьба строительства. Земля молит, люди требуют: скорее давай воду!.. Что же он, будет отмахиваться от этих требований приказами руководителей министерства, прятаться в кустах засохших параграфов?.. Нет, чтобы завершить такое огромное строительство в минимальные сроки и утолить наконец вековую жажду родной земли — нужен творческий подход к делу, а в творчестве без риска не обойтись.
В руках начальника участка мощный рычаг: принцип материальной заинтересованности. И Бабалы имеет право, в пределах отпущенных ему средств, во имя интересов стройки, распоряжаться этими средствами по своему разумению.
«Ведь платить-то я буду людям не за красивые глаза, а за труд!» — думал Бабалы. И государство, в конечном счете, от подобной переплаты выигрывает. Уверенность в том, что их старания будут достойным образом вознаграждены, придаст рабочим и сил, и желания трудиться с еще большей отдачей. Если слесарь на моем участке выполнит порученную ему работу не за шесть часов, как положено, а за три и получит соответствующую прибавку к заработку, — кому от этого выгода, только ли самому слесарю? Нет, и стройке тоже! И государству — в целом! И ведь понимает это Алексей Геннадиевич, не может не понимать, он ведь руководитель и умный, и опытный, а вот поди ж ты — стращает меня приказами, нажимает на тормоза там, где нужно давать полный ход вперед, и, объективно, способствует не ускорению, а замедлению темпов строительства! Спроси его в открытую: вы хотите, чтобы участок остался без ремонтников? Ведь возмутится: я, мол, о ваших участках пекусь больше, чем о себе, все свои силы, все свое время отдаю заботам о строительстве. И всё вроде верно, а капитулируй я перед ним, и ремонтные дела на участке на какое-то время застопорятся, и увеличатся простои механизмов…
Нет, он, Бабалы, не должен отступать. Отступить, чувствуя себя правым, — преступно.
Глава двадцать восьмая
МУХА В ПИАЛЕ С ЧАЕМ
джап пришлось вылететь в Ашхабад так неожиданно, что она даже не успела послать домой телеграмму.
Аэродром в Рахмете был небольшой, и самолеты он принимал и отправлял тоже небольшие. Особым комфортом они не отличались, пассажиры сидели на узких и длинных металлических скамейках, расположенных одна против другой.
«АН-10», в который попала Аджап, прибыл из Карамет-Нияза. Войдя в самолет, она сразу же увидела Дурдыева и подсела к нему, поскольку рядом оказалось свободное место. У парня было зеленое лицо и тоскующий взгляд.
— Здравствуй, Аннакули. Что это с тобой, ты не болен? Вид — как у утопленника.
— Ох, Аджап, ты лучше меня не трогай. Дай умереть спокойно…
— Погоди умирать, ты еще нужен, чтоб других спасать от смерти. На тебя что, полет плохо действует?
— Для меня полет это пытка. Медленная казнь.
Аджап достала из кармана пакетик с конфетами:
— На пососи, это помогает. Мы как раз набираем высоту. Разговаривать тоже полезно, не так уши закладывает. Слушай, Аннакули-джан, почему ты согласился перевестись на мое место? Это Бабалы Артыкович тебя уговорил?
— Наоборот… Он сказал, что с удовольствием оставил бы меня в Рахмете. Но приказ министра… Здравоохранение — это ведь не его ведомство.
— Ах, так…
Аджап закусила губу. Ай, Бабалы, Бабалы, вон на какие уловки ты пошел! Сам же, наверно, добился через влиятельных друзей, чтобы министр прислал телеграмму с новым приказом, а потом сделал вид, будто бессилен отменить этот приказ!.. Не похоже это на тебя, Бабалы.
Но как ни сердилась Аджап на Бабалы, в душе она вынуждена была признать, что он изменил самому себе, своим принципам из-за нее, пустил в ход недозволенные средства только лишь затем, чтобы она, Аджап, работала рядом с ним. Он ее любит, любит сильно, по-настоящему!..