— Аннакули, но ведь Рахмет, кажется, ближе к твоим родным местам?
— Ай, Аджап, не все ли равно. Для меня чем трудней, тем интересней. Я даже доволен, что все так получилось, хотя и не понимаю, почему министерство произвело вдруг эту перетасовку…
— Я сама не понимаю.
Тут и Аджап пришлось слукавить — не могла же она во всем открыться Дурдыеву!
— Может, как раз потому, что в Карамет-Ниязе труднее, — предположил Аннакули, — там нужен врач-мужчина?
— Возможно…
В тоне Аджап чувствовалась обида: выходит, женщины — слабый народ? Но она не решилась возразить Дурдыеву.
Самолет шел в облаках, его заметно покачивало. Пассажиры, привычные к полетам, не обращали на это внимания, разговаривали друг с другом, читали… А Аннакули страдал и не в силах был скрыть это. Откинувшись на жесткую спинку скамейки, он прикрыл глаза. По лицу его разлилась бледность.
— Ты постарайся уснуть, — посоветовала Аджап. — Надо было тебе перед полетом коньяку выпить.
Аннакули только тяжело вздохнул, и Аджап сочла за лучшее больше не тревожить его.
Всё, что нужно, она выяснила. И немного успокоилась. Дурдыева, судя по всему, не слишком огорчил перевод в Карамет-Нияз. Ну, и слава богу.
И Аджап унеслась мыслями в Ашхабад. Если Бабалы еще там, они увидятся. Она сама зайдет к нему домой. Ох, не вовремя вызвали ее на этот семинар. Вдруг Бабалы уже улетел в Рахмет? Тогда они еще долго не встретятся, семинар наверняка затянется на неделю, а то и на две. А разлука и так уже длится несколько месяцев… Говорят: если год чего-либо ждал, то не беда потерпеть еще немного. Но эти лишние «немногие» дни — самые тягучие… Когда возвращаешься издалека домой и поезд приближается к родному городу, то последние часы кажутся равными предыдущим суткам и все тянутся, тянутся, и уже каждая минута для тебя — как час…
Аджап припомнилась последняя их встреча в доме Бабалы, перед его отъездом на стройку. И она бранила себя за то, что из глупой строптивости поддразнивала Бабалы, держалась с ним колюче и холодно, как с чужим человеком, все силы потратила на то, чтобы не выдать своих подлинных чувств, — хотя, боже, как ей хотелось броситься к нему на шею и горячо расцеловать!.. Так нет, какой-то внутренний голос приказывал ей: нельзя, неприлично, не положено… Как будто любовь — это игра с определенными правилами!
Сегодня она не будет слушаться этого строгого голоса. Время еще раннее, до вечера она обязательно увидится с Бабалы!
Она так уверовала в это, что начала считать минуты, которые остались до встречи с Бабалы!
Но недаром говорится в пословице, что если сирота дорвется наконец до еды, так из носа у него пойдет кровь.
Самолет неожиданно начал снижаться, к пассажирам, которые стали беспокойно переглядываться, вышел один из членов экипажа и объявил, что, поскольку Ашхабадский аэропорт из-за плохой погоды закрыт, они вынуждены сделать остановку в Мары.
На радужные мечты Аджап словно покрошили горького лука… Ведь уже через полтора часа они должны были прибыть в Ашхабад. Теперь неизвестно, сколько они проторчат в Мары, когда будут в Ашхабаде.
В Марыйском аэропорту было многолюдно, здесь застряли многие самолеты. Дурдыев, решив последовать совету Аджап, поспешил в буфет. Аджап бродила как неприкаянная, настроение ее было под стать хмурой погоде.
Когда по радио объявили о посадке самолета, прибывающего из Ашхабада, она встрепенулась. Может, Бабалы летит этим рейсом?
Дождавшись, когда самолет сядет, она подошла к нему, не сводя нетерпеливого взгляда с выходящих пассажиров. Бабалы среди них не оказалось…
Вынужденная задержка всех, видно, томила. Люди слонялись по аэропорту с унылыми лицами. И, заслышав голос бахши *, который, в ожидании отправки своего самолета, решил развлечь людей песней, с готовностью столпились вокруг певца.
Направилась туда и Аджап.
Бахши импровизировал:
Следующий куплет он затянул на более высоких нотах: