Бабалы, положив ладонь на плечо шофера, силой усадил его на брезент:
— Нам обоим надо отдохнуть. Посмотри на себя, ты же еле на ногах держишься.
— Нет, начальник, я пойду…
— Сиди. Еще не хватало в такую жару разгуливать по пустыне. Это самоубийство! Мне вовсе не хочется терять своего шофера. Я к нему привык.
— Да я…
— Нуры, не спорь, пожалуйста! Положи себе что-нибудь под голову и постарайся уснуть. Потерпим как-нибудь до темноты. А станет прохладней — подумаем, что нам делать.
Нуры ничего не оставалось, как подчиниться Бабалы.
Они пристроились на брезенте. Тень от «газика» давала лишь видимость облегчения, но жажда мучала все же чуть меньше. К тому же Бабалы так намаялся за день, что и не заметил, как погрузился в вязкий, тяжелый сон.
Он не знал, сколько проспал. А когда разлепил веки, словно налитые свинцом, то увидел, что Нуры рядом нет.
Он сел на брезенте, огляделся по сторонам.
Нуры — как в воду канул.
Бабалы охватила тревога. Вот разбойник — ушел все-таки!.. Как будто ему неизвестно, что с пустыней шутки плохи. Не ровен час, еще заблудится и погибнет — ведь он же один!..
«И черт меня дернул уснуть, — клял себя Бабалы, — ведь ясно было, что этот неслух по-своему сделает!.. Проворонил я Нуры!..»
В это время до него донесся далекий неровный гул, похожий на рокот мотора.
Бабалы вгляделся из-под ладони — на желто-коричневом фоне степи чернела точка, все увеличиваясь в размерах.
Скоро можно было уже отчетливо различить очертания грузовика. Спустя еще несколько минут машина подкатила к Бабалы, и из кузова спрыгнул на землю широко улыбающийся Нуры. На лице Бабалы отразились и радость, и гнев, он уж собрался распечь своего шофера, но тот его опередил:
— Не ругайся, начальник!.. Сейчас нас отсюда выволокут.
Бабалы все-таки прорвало:
— Какого дьявола тебя понесло одного в пустыню?
— Ай, начальник, что со мной могло случиться? Я везучий.
— А если бы заблудился?
— Ни в коем случае, начальник. Как я мог потеряться, коли ты сказал, что привык ко мне.
Бабалы только рукой махнул. На Нуры невозможно было сердиться.
И еще не раз выручал Нуры своего «начальника» в трудных: ситуациях.
Этот парень умел не только «чесать язык»!
Другом он был и преданным, и чутким, всегда угадывал настроение Бабалы, и если тот вешал нос — старался шуткой отвлечь его от грустных мыслей.
Вот и теперь, когда Бабалы оборвал его репликой насчет пиал, которым пока не звенеть, Нуры обнажил в улыбке крепкие, белые зубы:
— Нет, начальник, Нуры не проведешь!.. Вай, да если бы я знал, что и мне повстречается когда-нибудь такая пери, так был бы готов ждать ее хоть всю жизнь.
— Пока борода не поседела бы? — подыграл ему Бабалы.
— Пока не выпали бы все зубы!
— Хм… А на что твоей пери развалина, стоящая одной ногой в могиле?
— Я бы и из могилы любовался ею! Я ‘бы собрал последние силы, чтобы услужить ей! Да если бы она только забавлялась мной, как привязанным жуком, я и то был бы рад-радехонек!
— Ладно, ладно, — засмеялся Бабалы. — Я покажу тебе на канале таких пери, что ты раньше времени и поседеешь, и лишишься всех зубов! Так что поспешим, друг мой. Ты все взял в дорогу, не забыл ничего?
— Я прихватил даже охапку дров, чтобы кипятить чай на привалах.
— Предусмотрительный товарищ.
— А ты сомневался, начальник?.. Еще я запасся водой, так что хватит и нам, и «газику». Ну солью, спичками… — Нуры хлопнул себя по лбу — Ай, пустая башка! Я же забыл про танка*!
— Вот-вот. А голову ты не забыл?
— Ай, начальник, не волнуйся. Подумаешь, танка! Для тебя я вскипячу чай хоть в ладонях.
Бабалы покачал головой:
— Незаменимый ты парень, Нуры-хан. Если бы не ветер в твоей голове — цены бы тебе не было!
Но Нуры не так-то легко было сбить с толку. Сдвинув на Затылок кепку, самодовольно задрав подбородок, он проговорил:
— Ха, разве ветер не приносит пользу! А кто крутит мельницы? Овевает наши физиономии в жару? Ветер, он и самолеты подгоняет.
— Содержимого твоей головы хватит даже на ветродвигатель! Но довольно пустой болтовни. Выноси-ка вещи, и в путь.
Но Нуры не торопился. Довольный тем, что помог Бабалы развеяться, он смотрел на него любовно-добро-душно, как нянька на своего воспитанника. Его нисколько не обижало, что «начальник» над ним подсмеивался, наоборот, он любил, когда тот отпускал свои шуточки и остроты. Улыбаясь, Бабалы становился похожим на свою мать, Айну. Характером же, по мнению Нуры, он пошел в отца. И когда сердился, то никому не давал спуску, так что лучше было Не попадаться ему под горячую руку.