— Слушаю. Да, это я. Кто же еще, аллах, что ли? Так. Понял, Ну и что? Какого черта ты морочишь мне голову своими пустяками? Мало ли что Ханин сказал. Плевать мне на твоего Ханина. У меня квартальный отчет — ясно это тебе?! Решайте всё на месте, свои-то головы есть на плечах? Все. Все, говорю!
Он нажал кнопку на столе и, когда вошла секретарша, спросил:
— Материалы к отчету перепечатаны?
— Нет еще. Машинистки не успевают. А одна заболела.
— Нашла время болеть!
— Болезни, Сергей Герасимович, не спрашивают, когда им прийти.
— Пусть все занимаются только отчетом.
Секретарша направилась было к двери, но тут зазвенел телефон, Новченко снял и положил трубку, крикнул:
— Постойте! Я же, кажется, попросил отключить этот аппарат.
— Надо розетку менять…
— Поменяли бы!
— Мне, Сергей Герасимович, подчиняются только курьеры. Дайте указание завхозу.
— Попросите его ко мне.
Бабалы подивился терпению секретарши. Нелегко ей с таким начальником… А она молодец, держится с достоинством, умеет дать Новченко мягкий отпор.
Пришедший завхоз вел себя иначе: подобострастно и запуганно. Когда Новченко велел ему найти мастера, который мог бы отключить телефон, завхоз часточасто закивал головой:
— Понял. Исполню. Сергей Герасимович, я вам и аппарат заменю. Он стоит тут уж и не помню, с каких пор. А я вам такой добуду — пальчики оближете.
— Я телефонами пока не питаюсь. Ступай, делай, что тебе сказано.
Некоторое время Новченко хмуро молчал, потом с недоумением посмотрел на Бабалы:
— Хм… А ты зачем здесь? На участке дел мало?
Бабалы засмеялся:
— Вы же сами меня вызвали, Сергей Герасимович!
— Я? Зачем бы это ты мне понадобился?
— Вам лучше знать.
— Черт, с этими отчетами все на свете позабудешь. Пропади они пропадом!
— Может, вам что-нибудь нужно от меня как раз в связи с отчетом?
— Все сведения вроде получены. И за Рахметский участок я могу не беспокоиться. Молодцы у тебя ребята. И Мухаммед, и Аннам, и Нуры, и Саша, и даже твой Зотов.
Бабалы в который уж раз поразился способности Новченко — помнить по именам чуть не всех строителей Большого канала. Многих рабочих он узнавал в лицо и был даже осведомлен насчет их семейных дел.
— Хм… Зачем же я тебя все-таки вызывал?
— Пропесочить за что-нибудь? — предположил Бабалы.
— Ч-черт, меня самого в обкоме вчера так пропесочили, аж в ушах гудит.
— Вот почему вы не в настроении… Можно полюбопытствовать — за что вы пострадали?
— Ни за что! Ей-богу, ни за что. Интеллигентишкам вроде Ханина, видишь ли, не нравятся мои манеры. Им хочется дипломата из меня сделать. Чтоб я, значит, был тише воды, ниже травы, ни на кого не повышал голоса. Ну, и жалуются, ябедничают — в обком, в Цека. Черт, — скоро и чертыхнуться будет нельзя.
— А вы ведь действительно часто хватаете через край.
— И ты туда же? По-твоему, я должен потрафлять лодырям, миндальничать с пустомелями и пройдохами, лебезить перед безрукими дураками? Нет, братец, я привык резать правду-матку в глаза!
— Это можно делать без крика, брани и оскорблений.
— Учи, учи меня, старого дурака. Нет уж, Бабалы, поздно меня перевоспитывать. Изящная словесность — не про меня. Да если я и наору на кого — так ведь для пользы дела! К честному брань не липнет, а нерадивого, глядишь, подстегнет. Матюгнешься — и у самого на душе полегчает. Никто еще в больницу не слег от моего крика. Тебе вот от меня тоже доставалось — а с тебя все как с гуся вода.
— Ну, не скажите… Один умный человек сообщил мне недавно, что нервные клетки не восстанавливаются.
— Вот-вот, мне еще не хватает трястись над вашими нервными клетками. Мои бы кто пощадил!
Разговор в обкоме, видимо, все-таки пронял Новченко, и теперь он ворчливо оправдывался перед Бабалы.
После паузы Новченко сказал:
— Слушай, Бабалы, вот что я хотел спросить… Почему, когда вышла газета с этой паскудной статьей, ты мне даже не позвонил, а помчался к Алексею Геннадиевичу? — Бабалы уловил в его голосе обиду и ревность. — Нашел защитника!
— Откуда вы знаете, что я у него был?
— А у меня широкая агентурная сеть! — Новченко расхохотался.
— Тогда вы должны были бы также знать, что я ездил в Ашхабад проведать отца Аджап. Вы же сами посоветовали мне не оставлять ее одну. А уж попутно заглянул в министерство — чтобы поставить все точки над «и».
— Мог бы все-таки меня поставить в известность о шагах, которые ты собрался предпринять. Я что тебе — не друг, не союзник?