— Ты хочешь сказать, что я стал сильнее? — он пошутил, чертовски хорошо зная, что так и было. Он заслуживал того, чтобы у него было раздутое эго.
— Вовсе нет, — саркастически заметила я, указывая на его тело. Я положила руку на его бицепс, хорошенько сжав его и почувствовав выпуклость мышц, которые он приобрел. — Нет, никаких изменений.
Говоря больше искренней улыбкой, чем словами, он посмотрел на меня, оценивая.
— Мне сказали, что ты возвращаешься на родную землю. Я скучал по тому, что ты была рядом, — признался он, затронув струны моего сердца.
Когда я ушла, то порвала со всеми своими друзьями, кроме Лиззи, и это было проявлением моей эгоистичности. Не то чтобы я думала, что она легко отпустила бы меня. По какой-то причине она никогда не ставила под сомнение мою потребность прекратить общение с остальными друзьями, предполагая, что что-то оправдывало это, что было недалеко от истины.
Возвращение сюда нарисовало у меня на спине большую мишень, и он навис надо мной, наблюдая слишком пристально. Эти дружеские отношения никогда бы не возродились должным образом, по крайней мере, без тонны боли и лжи, застрявших между трещинами. Они тоже были его друзьями, в гораздо большей степени его друзьями, чем моими.
— Рада тебя видеть, — сказала я ему, позволяя своим глазам показать правду в этих словах.
Дэниел всегда был тихим, заботливым мальчиком, из тех, кто слушал и старался заботиться о других. Добрый и внимательный, хотя из-за своего крупного телосложения он казался угрожающим; я билась об заклад, в глубине души он остался все тем же человеком.
— Скоро увидимся, — произнесла я, поднимая сумку повыше на плечо.
Я схватила Лиззи за руку, разворачивая нас, чтобы пройти через вход в вестибюль университета.
Я проигнорировала пристальный взгляд Дэниела и быстро ретировалась. Мне бы задавали вопросы, но я не смогла бы на них ответить. Некоторым людям этого было бы недостаточно, поэтому, пока я не решила бы, что делать дальше, мне нужно было держать свое тело на расстоянии, а рот зашитым.
В фойе было оживленно от множества движущихся тел, все пытались куда-то попасть. Я подошла к карте кампуса, чтобы напомнить себе, куда я направлялась. Переведя дух, я осознала, что сжала руку Лиззи почти смертельной хваткой, только когда она высвободилась из нее, бросив на меня обеспокоенный взгляд.
— Просто нервничаю, — заявила я, потому что это было правдой. Я ненавидела лгать ей, поэтому, рассказав половину правды, я избавилась от чувства вины. — Новый университет, люди, которых я не видела годами… это просто странно.
Кивнув в знак согласия, она указала на район на большой карте кампуса, прикрепленной к стене перед нами, напоминая мне, где проходили мои занятия. Я обняла ее на прощание, пообещав позже встретиться за ланчем возле столовой, и направилась в блок Б. Лавируя между толпами людей, я поймала по пути несколько любопытных взглядов, которые меня нисколько не удивили.
Наследников признавали. Наши фотографии рядом с нашими родителями и прошлыми поколениями были развешаны вокруг зданий, что было прискорбно, если вы хотели спрятаться от своих предков.
Индивидуальные кресла занимали всю ширину класса, а парты соответствовали друг другу, предоставляя каждому ученику отдельную рабочую зону. Слава Богу. Я ненавидела, когда заставляли сидеть с людьми. В передней части комнаты, рядом с дверью, была возвышена сцена с подиумом справа от нее, уступив место массивной белой доске, уже висевшей на стене с надписью "Добро пожаловать на психологию".
Заняв место в середине ряда, на дальней стороне от двери, я села, наблюдая за входящими студентами, которые устраивались на своих местах, пока мы ждали профессора. Наклонившись, я подняла свою сумку, стоявшую у моих ног, расстегнула ее, вытаскивая ноутбук. Я включила его, готовая делать заметки.
Много лет назад я не представляла себе, что получила бы степень по психологии. Мне всегда нравилось наблюдать за людьми, и мой опыт последних лет научил меня по-новому разбираться в людях. Манеры и поведение, в которые впадали отдельные люди, заинтересовали меня. Возможно, это был маленький ребенок внутри меня, цепляющийся за крохотную надежду на то, что для определенного поведения была причина, что у людей, совершающих злонамеренные поступки, были разумные причины. Другая часть моего мозга сокрушалась о моей наивности, нашептывая, что разврат — это выбор владельца.
Люди не одномерны. У всех нас были разные мечты, потребности и стремления. У каждого из нас были страхи или фобии. Каждый человек во всем мире боялся по крайней мере одной вещи. Если они говорили вам, что это не так, они лгали сквозь зубы.