Горько-сладкая волна тоски по дому захлестнула меня, когда мы подъехали к дому моей семьи. Старомодный дом в георгианском стиле был выкрашен в бежевый цвет с ярко-синей входной дверью, расположенной прямо посередине. Окна были по бокам и выше, что вызывало улыбку на моем лице, поскольку эстетически это всегда напоминало мне настоящий кукольный дом. Мы с сестрой скользили по деревянному дубовому полу, гоняясь друг за другом по коридорам. Это был мой дом, наполненный множеством приятных воспоминаний о детстве. Любовь, которой делились в доме, всегда наполняла меня, изливаясь в пустые пространства.
Но это было также с оттенком горечи из-за того, что он разрушил мое безопасное место. Это было место, где он смыл с меня кровь моей невинности, садистски нарисовав ее на стенах, чтобы об этом всегда помнили, оставив кислый привкус в том месте, где, как предполагалось, я всегда могла приклонить голову в целости и сохранности. Он все испортил. Слишком многое запятнал своей неумолимой одержимостью.
Выйдя из машины, я вошла в дверь, выкрикивая приветствия всем, кто был внутри, и направилась в спортзал в задней части дома. Я достала из холодильника охлажденную воду, выбросила остальные продукты и подключила телефон к системе объемного звучания. Когда "Преследуемая Изабель Лароза" громко взорвалась, я запрыгнула на беговую дорожку, установив таймер на разминку, силовую ходьбу, прежде чем перешла на постоянный темп бега. Одна песня сливалась с другой, пот струился по моей спине, обретая покой, который я часто испытывала, когда бежала, блаженно опустошенная.
Меня охватило чувство эйфории, запутанные эмоции, которые я так сильно испытывала ранее, легко улетучились, когда я узнала песню Dermont Kennedy "playing as Giants". Это вызвало улыбку на моем лице вместо обычной мрачности, которую вызывали во мне тексты песен. Иногда музыка была единственным лекарством, в котором нуждались сердце и душа.
Для каждой эмоции, которую ты испытывал, были тексты, которые говорили с тобой как с давно потерянным другом, который знал твои самые глубокие, мрачные секреты, о которых шептались посреди ночи. Биты звучали еще долго после того, как все остальные ушли. Музыка была моей терапией и моим вечным болеутоляющим; я включала ее так громко, что она заглушала мрачные мысли, которые кружились в моей голове. Музыканты всего мира последовательно вплетали свои надежды, демонов и мысли в рамки своего ремесла, подавая себя на блюдечке с голубой каемочкой для тщательного изучения и несправедливого осуждения теми, кто никогда не мог понять такой глубины.
Музыка внезапно оборвалась.
— Милая, — голос моего отца разнесся по комнате.
Я вздрогнула, нажав на кнопку остановки беговой дорожки, схватила полотенце для рук, вытерла им лицо, прежде чем повязала его вокруг шеи. Я сделала большой глоток воды, вздыхая с облегчением, когда ледяная прохлада немного растопила жар, бушующий внутри моего тела.
— Извини, я тебя не расслышала, — призналась я, нетвердым шагом слезая с тренажера, мои ноги не поблагодарили меня за затянувшееся упражнение.
Взглянув на тренажер, я была наполовину удивлена, наполовину впечатлена тем, что мне удалось почти час и пятнадцать минут непрерывной работы. Но, черт возьми, как же мне было больно. Позже было бы намного хуже. Хотя оно того стоило; я бы каждый раз выбирала физическую боль эмоциональной.
Папа нежно улыбнулся мне с таким чувством, что мне пришлось ненадолго отвести взгляд, собираясь с силами. Я надела свою маску, запихивая все свои чувства поглубже в эту маленькую коробочку в уголке моего разума для надежного хранения. В этом и заключалась проблема, когда вы становились настолько травмированными, когда кто-то пытался подарить вам искреннюю привязанность, которой вы заслуживали как человеческое существо, вы понятия не имели, как естественно реагировать.
— Пойдем, обед готов, — он изогнул бровь, глядя на меня.
— От меня воняет, — я выразительно фыркнула, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. Пот, высыхающий на моей коже, вызывал у меня зуд. — Мне нужно в душ.
— Прекрати валять дурака. Сначала поешь, а потом сможешь принять душ, — произнес он своим деловым тоном, которым он подавлял трех сильных женщин, которые были в его жизни.
Я подавила легкую улыбку, следуя за ним на кухню, где нас ждали мама и сестра с накрытым угощением.
Я поерзала в кресле.
— По какому поводу? — спросила я, когда у меня заурчало в животе, и присоединилась к сестре, накладывающей мне тарелку.