Те, кто в Камно — к ним раз в неделю приезжали снабженцы их полка из Пскова. Благо ехать недалеко. Тем, кто остался чуть дальше, в Подграмье — уже слегка похуже. Там и местность не очень, и жилищные условия так себе. Основной промысел в этом городишке был связан с Грамским болотом. Не знаю, чего они там на болоте добывают, но выглядел поселок совсем не богато. А из пяти строевых кирасиров и двух нестроевых, которые остались тут на излечение месяц назад, двое поправились и с попутными обозами отправились дальше в сторону Изборска, двое еще болели, а одного недавно похоронили, еще даже девяти дней не прошло. Простуда, воспаление легких, смерть. Обычное дело!
Записали их имена, взяли письмо, чтобы передать с какой-нибудь оказией в Якобштадт, покормили лошадей, едем дальше.
Снег, вешки, накатанная санями дорога, всхрапывание мохнатой лошадки, лист бумаги в планшетке, карандаш и бесконечные записи «дорога пряма или кривизна есть».
Когда человек болеет — он сразу становится проще и демократичнее. Спесь и гонор прячутся куда-то на задворки сознания, и даже совсем агрессивный и злой человек становится покладистым и миролюбивым. Нет, настроение у больного плохое, как же без этого. Он ворчлив, он вечно всем недоволен, ему все не так и все не эдак. Но при этом если вчера он мог запросто протянуть крестьянина плетью лишь за то, что тот помешал его коню проехать, то сегодня он — «братец, подай водицы, будь любезен!» Больной человек не ищет конфликта. Он ищет участия и сострадания.
Кавалерия — элитный род войск, вроде десантуры из моего времени. А кирасиры — они даже среди кавалерии элитой считаются. В иное время я, пехотный капрал, к нему, унтеру тяжелой кавалерии, и близко бы не подошел. Мы из разных вселенных. Он — элита, а я так, массовка.
А сейчас, когда он провалялся почти две недели с жестокой простудой — запросто общаемся. Стоим на крылечке купеческого дома, где местный помещик расположил на постой больного кирасира, и болтаем за жизнь. Здешний купец из старообрядцев, табак на дух не переносит, поэтому кирасир в доме не курит, а выходит на крыльцо. Здесь считается, что хлебное вино и табак — это полезно. Водка согревает кровь, а это по здешним представлениям хорошо для застуженных. А курение табака прогревает легкие и конопатит их сажей изнутри. Нынешние лекари считают, что это тоже полезно. Да и вообще курение табака здесь — это такой же ритуал, как и питье вина. В одиночку ни пить не принято, ни курить. И здесь нет такого, как в мое время, когда смолят сигареты на ходу. Тут все степенно, компанейски, с ритуалом. Вот и позвал меня кирасир на крылечко, за компанию. Впрочем, может, дело не в ритуале. Может, все дело в той намертво въевшейся привычке: солдаты по одному не ходят. Даже если это солдаты элитных кирасирских войск.
Мы остановились на ночлег в Изборске, на постоялом дворе в посаде у большой старинной крепости. Пока готовился ужин на всю нашу команду, каптенармус Рожин убежал шептаться с каптенармусом изборской гарнизонной роты, ну а я пошел навещать очередного размещенного на постой больного солдата. Такое у нас с Рожиным разделение труда. Он общается со снабженцами о своем снабженческом, а я — со строевыми, о солдатском.
— Как же это вас так угораздило?
Закутанный в теплый купеческий полушубок кирасир пожимает плечами и пыхтит трубкой.
— Да вот же ж. Зима — она всегда свою жатву соберет. Не бывало такого, чтобы вдруг зимой да никто не захворал. Теперь вот зима меня на прочность пробует. Врешь, не возьмешь! Мы, Строгины, всегда крепкие были!
— Дай бог здоровья! — соглашаюсь я.
— А скажи-ка мне, пехота, вы когда на войну выступать собираетесь?
Я пожал плечами.
— Думаю, перед самым ледоходом. Чтобы пушки еще по льду переправить, но при этом побольше зимы на квартирах переждать.
Кирасир посмотрел на меня с сочувствием.
— Да уж, хлебнете лиха.
— Так война же… — начал было я, но кирасир замахал руками.
— Я тебе сейчас не про пруссаков говорю. Там-то понятно, что все лиха хлебнут. Я тебе за другое говорю. — Он откашлялся и с видом знатока пояснил: — Смотри, какая штука. Мы вот, к примеру, хоть и вышли в самый разгар зимы, да еще и по самой стуже марш делали, однако наш полк, даст Бог, уже к середине февраля встанет на зимние квартиры в Якобштадте. И по всему выходит, что Великий пост наши на квартирах встретят. А вы, получается, в самый разгар поста маршировать пойдете. Потому и говорю, капрал, что не завидую я вам.