Рядом с площадью, за колокольней есть еще другая площадь, откуда открывается вид на весь склон Большого Взморья и порт. Далее, за виноградниками виднелся большой белый пароход и несколько других, поменьше, а также мол. Из порта вышла моторная лодка. Слышен был прерывистый шум ее мотора.
— Море вроде было не очень спокойным, — отметила женщина.
— Так себе, — сказал мужчина, махнув своей крупной ладонью.
— Не тошнило?
— Нет.
— А вот Антонио всегда страдает от морской болезни, — удрученно проговорила женщина. — Не знаю уж, как это он все время умудряется…
Мужчина сердито перебил ее:
— Не говори мне постоянно об Антонио.
Затем более мягко добавил:
— Целую неделю он вертелся у меня перед глазами. И к тому же это не очень…
Перед ними стояли, выстроившись в ряд, полдюжины экипажей с лошадьми и столько же автомобилей.
— Мы могли бы съездить пообедать в Анакапри, — предложил мужчина. — Глупо сразу же идти в гостиницу.
Может быть, он произнес эти слова слишком громко? Или же на лице того, кто собирается поехать в Анакапри, вдруг появляется какой-то особый свет, какой-то отблеск? Значит, существует передача мыслей на расстоянии? Или все дело в каком-то таинственном явлении у животных?
Конюшни этих лошадей находятся в основном в Анакапри, и, возможно, благодаря своему замечательному инстинкту, они каждый раз догадываются, что речь идет именно об их деревне? Во всяком случае, в ряду экипажей возникло движение, и послышались приглашения.
— Поехали в Анакапри!
Это был пожилой мужчина с закрученными кверху усами, в зазывном голосе которого звучало как бы подтекстом: «А? Хорошая у меня идея? И подумать только: без меня вы бы никуда не собрались, и целый день был бы потерян…»
— Ну что, отправимся на прогулку?
Это прозвучал уже голос молодого кучера, энергично помахивающего хлыстом. — Малое Взморье?..
Лицо турка, черные свисающие усы.
— Пятьсот лир, — продолжал пожилой с закрученными усами.
А вот шоферы, те ничего не говорили. Сидя за рулем в красных свитерах или синих водолазках, они смотрели перед собой безразличным взглядом. Вот оно, общеизвестное безразличие людей, связанных с техникой.
— Лучше взять машину, — заметил лысый мужчина. — На автомобиле мы будем там через полчаса.
Он направился к одному из красных свитеров. Хор кучеров зазвучал громче.
— Сколько до Анакапри? — спросил лысый.
— Восемьсот, — назвал сумму шофер.
— Я еще ни разу не платил больше пятисот.
Шофер медленно повернул голову в сторону, как женщина, которой предлагают цену, которую даже не стоит обсуждать. Побуждаемая пожилым кучером, лошадь просунула свою задумчивую голову между мужчиной и женщиной. Та, вскрикнув, отступила назад, потом, успокоившись, дружелюбно посмотрела на лошадь. У них обеих, у женщины и у лошади, были одинаковые большие глаза, влажные и нежные.
— Ну так что? — спросил мужчина. — Пятьсот идет?
— Шестьсот, — снизил цену шофер.
— Ладно, поехали.
Женщина довольно улыбнулась.
— С Антонио… — начала было она.
Но не закончила свою фразу. Машина тронулась с места, задев выдвинувшийся слишком сильно вперед на лотке ящик с баклажанами. Торговец вскочил и, вытянув руки вперед, прокричал какие-то ругательства. Шофер уже не мог их слышать, но торговец, не в силах остановиться, продолжал кричать, обратив свой пыл на какого — то зеваку, который понимающе покачал головой. Кучера на своих сиденьях возбужденно переговаривались, беря друг друга в свидетели, что постоянно повторяется одно и то же: автомобили отбирают всех клиентов, а им остается только умирать с голоду. Пожилой кучер сердился.
— Воры! Все воры! — кричал он в адрес шоферов.
А те только посмеивались.
— Браво, Флавио! — выкрикнул один из них. И он обернулся к своим коллегам, явно очень довольный своей репликой.
— Я не знаю, — сказал официант.
И бросил растерянный взгляд на хозяина, который тут же подошел, огромный в своем белом переднике, с открытым ртом, задыхающийся от трех шагов, пройденных в чуть убыстренном темпе.
— Нет, мои дорогие дамы, — подтвердил он тут же. — Правда, нет.
У него был голос, вполне соответствующий его фигуре: медный, глубокий, звучащий, как гонг.
— Ничего больше нет. О! Я сожалею, я ведь говорил своей жене, чтобы она не забыла про вас, но вы же знаете… женщины… была большая спешка, я сожалею, неожиданные клиенты…
Ресторан и в самом деле был почти пустой. Люди сидели только за двумя столами на террасе.
— Больше ничего, клянусь вам…
Между тем было только половина второго. Половина второго для итальянского ресторана — это полдень для Парижа.
— Ладно, — согласилась леди Ноукс.
— Сожалею, — повторил хозяин.
— Пошли, — обратилась леди Ноукс к Бесси.
— Я взяла бы барабульки, — сообщила Бесси. — Запеченные в бумаге. Это вкусно!
— Нет барабулек, — поспешно ответил хозяин.
— Тогда я возьму что-нибудь другое.
— Ничего нет, — начал повторять с каким-то отчаянием в голосе хозяин. — Ничего нет, леди Амберсфорд. Ничего!
И он развел руками.
— Ладно, — сказала леди Ноукс.
Она тащила за собой свою подругу. Хозяин с открытым ртом и тупым взглядом смотрел, как они уходят.
— А так приятно на террасе, — заметила Бесси.
— Нет, — возразила леди Ноукс.
— Куда мы идем?
— Домой.
— А обед?
— Сегодня мы не будем обедать. Это будет для вас наказание. Я тысячу раз говорила вам, чтобы вы не воровали приборы. Особенно в ресторанах, куда мы ходим каждый день.
— Какие приборы?
— Мразь, — прошипела леди Ноукс.
И любезно улыбнулась князю Адольфини, который с томно-изнемогающим видом передвигал ноги по переулку.
Послышалось легкое позвякивание колокольчика, и Андрасси вышел из цветочной лавки. Он держал букет гладиолусов. Букет вежливости Форстетнера, предназначенный для миссис Уотсон.
— Отнесите их ей сами, это будет надежнее; а то я знаю этих цветочниц: им заплатишь за прекрасные цветы, а они отошлют ботву от моркови. Так вот и начинаются ссоры с людьми.
Подозрительный, этот старый ягуар.
— И скорее возвращайтесь. Мне нужно продиктовать вам письма.
И вот как раз в этот момент, с букетом в руке, с бледно-розовыми гладиолусами, чашечки которых выглядывали из бумаги, он увидел ее, ту, которую искал столько времени. Увидел ее идущей по аллее, которая ведет к Трагаре. Она была с подругой, держала ее под руку. Она шла, немного наклонившись, с накинутым на плечи своим красным шерстяным джемпером. И она тоже заметила Андрасси. Она что-то сказала подруге, та подняла глаза, улыбнулась спокойной улыбкой. Подруга была крепкого телосложения невысокая, но плотная. Они шли навстречу ему, а он — навстречу им Они смотрели на него, улыбаясь и как бы выжидая (и в то же время в их улыбке и в их глазах чувствовалась какая-то почти незаметная насмешливая осторожность, какая всегда присутствует во взгляде у очень молоденьких девушек, — на случай, если кто-то вдруг захочет посмеяться над ними). Они приближались. Они уже были всего в двух шагах от него. И вдруг она перестала улыбаться. Что-то появилось у нее на лице, нет, не беспокойство, но что-то похожее. Подруга еще продолжала улыбаться, но глаза ее говорили, что ее здесь нет, что она больше не существует, и не надо обращать на нее внимания. Они приближались. Кто — то прошел и поздоровался. Андрасси не знал с кем, может быть, с ним, он не увидел. Они приближались, но замедлив шаг. И Андрасси прошел мимо, ничего не сказав. Только натянуто, едва заметно улыбнулся. С легким, едва наметившимся жестом, как бы протягивая свои цветы, как бы предлагая свою душу. Ее волосы, словно легкая пена.
И, пройдя мимо, он услышал позади себя, как они засмеялись. Легким смехом. Они смеялись, как смеются молодые девушки, возможно даже, без всякой причины. Он обернулся.