Благодаря многократно повторенному утверждению, что пляж его нисколько не интересует, Андрасси в конце концов убедил-таки Форстетнера сходить туда, но тут вдруг появился чрезвычайно взволнованный Рамполло и сообщил, что владелец виллы, в которой жила Мейджори Уотсон, только что прибыл. Форстетнер предложил встретиться в пять часов. Но у Рамполло нашлись какие-то дела, назначенные на это время, и он стал возражать.
— Нет, нет, нужно перехватить его как можно скорее. А то он успеет узнать про цены. И отправится спать. Нужно договориться с ним, пока он не успел отдохнуть с дороги. Меньше будет упорствовать.
В конце концов он и сам поверил в свои доводы, и все его оранжевое лицо, на котором блестели большие черные глаза, буквально светилось от этого примитивного коварства.
— Ладно, — согласился Форстетнер. — Где он, ваш владелец?
— На вилле. Он оставил там для себя комнату на случай своего приезда.
Хозяин виллы оказался очень высоким, лысым и довольно спокойным человеком.
— Давайте войдем в дом, — предложил он. — Я попросил у госпожи Уотсон разрешения осмотреть виллу.
— Я ее уже видел, — сказал Форстетнер.
Хозяин решительно махнул ладонью.
— Если вам угодно, — не стал возражать Форстетнер.
В гостиной царил невероятный беспорядок: подушки валялись где попало, ковры почему-то были наполовину свернуты.
— Это госпожа Уотсон, — пояснил владелец, словно давая исчерпывающее объяснение.
Тут появилась и сама Мейджори, в халате цвета перванш, как всегда, мрачная, но с еще более растрепанной, чем обычно, прической. Ее большие темные глаза перескакивали с одного предмета на другой, словно у волчицы, ищущей своих малышей.
— Мейджори! — воскликнул Форстетнер, постаравшись придать голосу как можно более игривый тон.
Она посмотрела на него так, будто не узнавала его.
— Я не хотел вас беспокоить, но…
— Нет, ничего, — сказала она, устремляясь к креслу и засовывая руку под подушку.
— Вы потеряли что-нибудь?
— Нет, пустяки.
Она наклонилась над креслом, продолжая что-то бормотать. Четверо мужчин смотрели на нее.
— Может быть, ножницы? — дружелюбно предположил Форстетнер. — Я заметил, что в креслах всегда теряются ножницы.
— Да нет, — раздраженно отозвалась она. — Не беспокойтесь. Продолжайте ваш осмотр.
И мужчины продолжили осмотр. Такой же беспорядок, как в гостиной, царил везде. Общее впечатление усугублялось беспорядочными пятнами солнечного света, проникавшими через окна. В комнате госпожи Уотсон простыни от постели протянулись до самой середины комнаты.
— Я полагаю, она принимала друзей, — в голосе владельца послышались агрессивные нотки.
И он раздраженно закрыл пробкой бутылку виски, стоявшую на туалетном столике.
— Может быть, — начал Форстетнер, — нам сейчас следует поговорить немножко о цене.
— Минутку…
Сначала нужно было пройти на террасу, усесться, причем вся эта процедура несла в себе определенный элемент торжественности.
— Сигарету?
Хозяин виллы затянулся и медленно выдохнул дым, широко раскрыв рот, снова посмотрел на сигарету и начал.
— Следует учесть, — сказал он, — что это самая красивая вилла на всем острове.
На такое определение на Капри имеют право как минимум шестьдесят строений.
— Вид! Расположение!
— Я знаю, — сказал Форстетнер.
— А водосборники! Вы видели водосборники?
На острове нет ни рек, ни других источников, если не считать два или три маленьких родника. Поэтому жители пользуются водой, которая стекает с крыш и накапливается в водосборниках. Или ее нужно покупать — довольно дорого. Так что проблема водосборников остается одной из главных.
— Водосборники достаточно большие, — согласился Форстетнер.
— То есть они просто великолепные.
— Великолепные. Но меня сейчас интересует цена.
Сделав размашистый жест рукой и объяв им сад, небо и море, владелец виллы изрек:
— Разве же это имеет цену?
— Все имеет цену.
— Ну что такое лира на сегодняшний день?
— С каждым днем лира становится все более устойчивой.
— И вообще, что такое деньги в наше время? Хоть двадцать миллионов, хоть сто миллионов! Если придут русские, на что будут нужны мне эти сто миллионов?
— А на что вам будет нужна вилла?
— Нас ведь всех повесят.
— Совершенно точно, — подтвердил Форстетнер. — Но все-таки какая цена?
— Всех повесят? Вы действительно так думаете?
Хотя владелец виллы сам выдвинул эту гипотезу, теперь у него был такой вид, словно всерьез он над ней задумался только сейчас.
— Всех, — довольно непринужденно пообещал Форстетнер.
— Конечно, кто-нибудь, наверное, выживет, — рискнул вставить Рамполло, одаривая обе стороны робкой примирительной улыбкой.
— Так какая цена?
— Вы ведь швейцарец? — спросил владелец.
— Да.
— Я предпочел бы указать цену в швейцарских франках.
— Вы хотели бы, чтобы я расплатился швейцарскими франками?
Владелец виллы немного заколебался.
— А что, есть какая-то разница?
— Никакой.
Положив руки на колени и раздвинув локти, хозяин виллы озабоченно смотрел на Форстетнера.
— Сколько сейчас стоит швейцарский франк?
— Сто сорок семь лир.
— Точно?
— Курс валют есть во всех газетах, — сообщил Форстетнер, пожимая плечами.
Владелец виллы вынул блокнот, положил его на колени и погрузился в расчеты.
— Если бы я видел хоть какой-то смысл… — начал Андрасси.
— Нет, нет, нет, — тихо возразил Рамполло. — Нужно понять.
Молча сидевший с надвинутой на глаза шляпой, с руками, лежащими на ручке трости, Форстетнер являл собой настоящий символ насмешки.
— Что ж, — со вздохом произнес владелец виллы не очень уверенным тоном, — получается двести четыре тысячи восемьдесят два франка.
Рамполло с беспокойством посмотрел на Форстетнера. Было очевидно, что эта цифра ничего ему не говорит.
— Короче говоря, тридцать миллионов, — сказал Форстетнер.
Владелец виллы сокрушенно махнул рукой, как бы говоря, что он тут ничего не может поделать, что он не виноват в том, что двести четыре и так далее франков составляют тридцать миллионов лир. Рамполло счел необходимым, хотя бы ради соблюдения ритуала, поговорить о чем-нибудь другом.
— А как идут дела на севере? — задушевным голосом спросил он.
Владелец виллы жил обычно в Риме, но родом был из Удине.
— Лучше, — ответил он.
Собеседники обменялись некоторыми замечаниями. Хозяин виллы вспомнил об убийствах, имевших место в 1945 году. Бедный Рамполло не верил своим ушам.
— Как? Убивать людей? Из-за какой-то политики? Но это же значит, они там у вас дикари! А, сударь?
Он призывал Форстетнера в свидетели. Но старик ответил ему лишь безразличным взглядом.
— Нет, у нас здесь такого случиться не может, — продолжал Рамполло. — Украсть, да, это я еще понимаю. Украсть немного. Ограбить, не причиняя вреда, не избивая. Но чтобы убивать!
И он воскликнул с отчаянием в голосе:
— Разве недостаточно было просто отбирать у них бумажники!
— Э! Бумажники тоже брали, — ответил владелец.
— Но зачем же еще и убивать?
Он был взбудоражен.
— Политика…
— Политика!..
Рамполло с силой пожал плечами, отвернулся на своем стуле, схватив спинку рукой с видом человека, который даже говорить не хочет о таких глупостях.
— Хорошенькая политика! Не правда ли, адвокат?
— Именно, — согласился Андрасси.
Этого лирического отступления оказалось достаточно. Рамполло повернулся к Форстетнеру.
— Ну, так что вы думаете об этой цене, профессор? Что мы скажем?
Почему, профессор? Из-за очков, что ли?
— Так что вы думаете?
Не могло быть и речи, разумеется, о том, чтобы соглашаться. Цена была совершенно абсурдной. Ивонна Сан-Джованни повторяла не раз и на все лады, что эта вилла стоит двенадцать миллионов. «Ни единой лирой больше! Если вы, Форст, заплатите за нее хотя бы тринадцать, я даже смотреть на вас не буду». И она, конечно, могла бы заполучить ее за двенадцать миллионов. Форстетнер смирился с тем, что ему придется заплатить четырнадцать миллионов. И даже уже сказал об этом. А Рамполло написал об этом владельцу виллы. И коль скоро тот не поленился приехать, значит, четырнадцать миллионов показались ему разумной отправной точкой для переговоров. Максимум, на что он может рассчитывать — пятнадцать миллионов. И тем не менее начинает торги с тридцати. Обсуждение является одной из составляющих удовольствия. В предвкушении этого часа он жил годы.