— Да.
— Во всяком случае…
— Да, да.
Она повеселела.
— В самом деле, другой чек…
— Это же очень просто.
— Да.
И тут же добавила:
— Но понимаете, Дуглас, все деньги, которые были на моем счете, кончились. Я как раз собиралась написать в Америку, чтобы мне отправили деньги. Вот. И это займет у меня несколько дней. А пока вы одолжите мне сумму, чтобы мне было на что жить. Эти несколько дней. Вы сделаете это для меня, Дуглас…
— Дело в том, что…
— Вы здесь мой лучший друг.
— Это правда?
— Правда, Дугги. Я не хотела бы обижать вас и просить об этой услуге кого-то другого.
— О! Я бы не стал обижаться, — промямлил Форстетнер.
— Boca, например.
— О! Вос!..
Он рассмеялся своим сухим смешком, вытащил из кармана чековую книжку и заполнил чек.
— Пятьдесят тысяч, — разочарованно протянула Мейджори. — Мой чек был на сто пятьдесят.
Это начинало действовать Форстетнеру на нервы.
— Это не мое дело, Мейджори, возмещать вам ваш чек. Поймите меня правильно. Я просто одалживаю вам немного денег, вот и все.
Он почти не пытался скрывать, насколько все это было ему неприятно.
— Я просто оказываю вам небольшую услугу. Оказываю с удовольствием.
Удовольствие это отнюдь не бросалось в глаза.
— Когда я приеду в Нью-Йорк, то тоже попрошу вас оказать мне какие-нибудь услуги.
— В самом деле. В Нью-Йорке… Вы придете там ко мне в мой прекрасный дом.
Мейджори засмеялась. Она выглядела лучше, когда смеялась. К сожалению, такое случалось с ней не слишком часто.
Четыре часа.
Они стояли рядом с миртовым кустом. Сандра оторвала от него листик, растерла его и протянула руку Андрасси:
— Понюхай.
Он наклонился. Запястье коснулось его губ. Он поцеловал ее руку.
— Осторожно, — сказала она. — Нас могут увидеть.
Они сели. Перед ними, прямо у них под ногами начинались виноградники, огороды, оливковые рощи, спускаясь вниз короткими террасами, иногда шириной всего в два больших шага.
Недалеко от них работала на огороде женщина в красной юбке. Она все время наклонялась, так что был виден только ее зад, похожий на большой георгин. Чуть подальше люди шли по тропинке, которая вела к «Арко натурале», местной достопримечательности, большой естественной арке в скале на берегу моря. А выше них, на склоне горы виднелась более или менее средневековая вилла с импостами окон. Рядом с ней строилась другая вилла. Рабочий толкал свою тачку по доске. Несмотря на расстояние, было видно, как доска прогибается.
— И это называется пейзаж? — недовольным голосом заметил Андрасси. — Это не пейзаж, а бульвар какой-то.
Сандра легла на сухую траву, которая пахла булыжниками.
— Ты сегодня опоздал, — произнесла она. — Сегодня твоя любовь ко мне уменьшилась?
Она смотрела на него немного насмешливо, с таким выражением, словно хотела сказать; «Разумеется, я ничуть не верю в эту так называемую любовь, но раз уж о ней говорят…»
— Это огорчило бы тебя?
— Мужчина, который мог бы огорчить меня, еще не родился, — уверенно заявила она.
Он наклонился над ней.
— Ты же сама знаешь, что я люблю тебя.
— Тогда нужно жить по-другому, — сказала она.
Но Андрасси не обращал внимания на ее слова. Он наклонялся. Она смотрела на его лицо, которое приближалось к ней, немного крупноватое, с довольно сильным подбородком.
— Нет…
Но их губы уже соединились. Потом Андрасси приподнял голову. Сандра кончиками пальцев потрогала свои губы. У нее было обеспокоенное, немного грустное выражение лица.
— Вот я, я люблю тебя, — проговорила она.
Она подняла руку и тихонько погладила шею Андрасси.
— Мы уедем отсюда, да, уедем? Мы покинем этот остров?
— Да, — сказал Андрасси.
Их губы снова соединились, губы, которые уже стали совсем другими, более гибкими и нежными, губами, которые уже узнавали друг друга.
Потом губы Сандры задвигались, пытаясь освободиться.
— Подожди…
В трех метрах от них медленно крался охотник за перепелами, с ружьем в руке, стараясь ступать как можно тише, не из-за них, конечно, а чтобы не услышали перепела. Андрасси, разозленный, схватил камень и бросил его в куст. Охотник вздрогнул, положил руку на карабин. Андрасси пожал плечами.
— Где здесь можно найти уединенное место?
— Нигде… — ответила Сандра. — На этом острове нет уединенных мест.
Она никогда не говорила: Капри. Она говорила: этот остров, всякий раз с какой-то обидой.
— Нам не нужно больше оставаться здесь, — добавила она.
— Пошли! — сказал Андрасси, вставая.
— Нет… я хотела сказать: не нужно оставаться на этом острове.
— А! Да, разумеется… — произнес Андрасси, который явно думал о чем-то другом.
При этом ему, безусловно, были приятны их свидания. Но он повсюду натыкался на какие-то взгляды: мужчина с ружьем, женщина в красной юбке с садовыми ножницами, Форстетнер, госпожа Бракконе. Повсюду взгляды, взгляды, взгляды. Они портили ему удовольствие, пронизывали его насквозь, доставали его со всех сторон сразу. Он продолжал стоять. Сандра смотрела на него.
— Ну что ж, пошли! — согласилась она.
Она встала. Внизу, в ста метрах от них, светилось море. Ни единой складки, никакой ряби, вдали — голубое, ближе к берегу — зеленое, прозрачное, и скалы в воде, похожие на крупные бледные яйца огромной птицы. Напротив — побережье Сорренто, — такое четкое, что, казалось, достаточно протянуть руку и можно будет потрогать его крепкий и приземистый склон с профилем погруженного в воду сфинкса, его виноградники и оливковые рощи.
— Это вот здесь Улисс… — начал было Андрасси.
Однако фраза показалась ему смешной, и он замолчал. Сандра взяла его под руку. Взяла его обнаженную, под засученным рукавом руку, прижалась к ней своей прохладной рукой. Они шли по тропинке, огибавшей огороды.
— Нам придется расстаться здесь, — сказал Андрасси.
Уже начались виллы. Тут они уже не смели целоваться. И даже не могли держаться за руку. Они неловко отстранились друг от друга.
— Я пойду впереди, — сказала она.
И пошла.
Андрасси застыл на месте и смотрел ей вслед.
Пять часов.
Старый кучер Флавио посмотрел вверх на колокольню усталым взглядом.
— Пять часов, — отметил он.
Он говорил негромко. И все-таки его лошадь вздрогнула, и было видно, как задрожало желтое перо у нее на голове.
— Всего один клиент, — обратился Флавио к похожему на турка кучеру, коляска которого стояла рядом. — Триста лир. Полтора килограмма макарон.
— Хе, — откликнулся кучер, похожий на турка.
Даже во время простоев Флавио держит марку и остается на своей скамеечке. Время от времени он спускается, берет метелку из больших перьев и смахивает с экипажа пыль. Похожий на турка кучер сидит, небрежно развалившись на мягком заднем сиденье. Он-то может себе это позволить! У него всего один сын, который уже работает коридорным в гостинице. Его жена убирает у людей. Ему все равно — есть клиенты или нет клиентов… Недаром у него вон какое красивое пальто, сшитое из пледа. А у Флавио шесть маленьких детей.
— Триста лир. А вчера — вообще ничего. А лошадь? Меньше чем за шестьдесят лир ее ведь не прокормишь.
— Хе!.. — повторил кучер, похожий на турка.
Флавио наклонился, похлопал по крупу лошади.
— Хе, Гарибальди!
Потом, обращаясь к собеседнику, продолжил:
— Все эти автомобили! Похоже, вот-вот прибавится еще шесть. А мы?
— Это и есть свобода, — в голосе кучера, похожего на турка, звучала глубокая ирония.
— Это их республика! — прокомментировал Флавио.
На Капри республика в общем популярностью не пользуется. Капри голосует решительно за правых. Почему? Поди, разберись. Может быть, потому что там легкая жизнь? Для Флавио она отнюдь не легкая. Впрочем, и Неаполь… Во всей Италии не найдешь такой нищеты, как в Неаполе. И Неаполь голосует за монархистов (причем все это началось не вчера, еще в 1799 году городская беднота расправилась с либеральными республиканцами). Солнце виновато? Но разве солнце за правых? В погоне за туристами? Флоренция тоже должна была бы думать о туристах. Однако Флоренция голосует больше за левых.