— Я хороший специалист. Со мной у вас не будет забот.
И американцы:
— Этого в Даллас, того — в Батон-Руж, этого — да, того — нет…
Где это, Батон-Руж? Никто не отвечал. Или еще:
— Вы что, недовольны? Вы предпочитаете остаться здесь?
Рабы. Рабы, которых берут, сортируют, разделяют. И страх. Страх, о котором Андрасси думал, что он забыл о нем, и который возвращался. Страх везде: перед настоящим, перед прошлым, перед будущим. Страх обладал обратным действием, он заражал даже прошлое и отравлял всплывавшие в памяти эпизоды жизни, во время которых Андрасси не испытывал никакого страха. Память возвращала ему картины обысков, и теперь он испытывал страх. Он вспомнил границу: его ведь могли схватить, могли подвергнуть пыткам. И его охватывал страх. Внизу плескалось море. По дороге мчались автомобили. Люди шли купаться. Но между ним и этими людьми, между ним и морем текла серая, рыхлая река с терпким, маслянистым вкусом лагеря. И страх. По существу, страх за Сандру. Не будь ее… Не будь ее, он бы, не зная, жил бы, не отдавая себе отчета. И он вдруг почувствовал злость. Злость в любви встречается чаще, чем принято считать.
Леди Амберсфорд едет в автобусе в Рим. Утром она села на пароход, а затем в Неаполе — на девятичасовой автобус. Автобус идет полным ходом, и леди Амберсфорд смотрит через стекло на виноградники, на деревья, которые, перемежаясь с виноградниками, служат для них подпорками и образуют вместе зеленые стены из листьев. Приблизив лицо к стеклу, она с интересом все разглядывает, иногда поворачивается назад, чтобы еще раз увидеть заинтересовавшую ее картину: какой — нибудь дом, человека, ремонтирующего велосипед. На ней серая шляпа и шарф ярко-лилового цвета, смягчающий красноту ее лица.
А Вос задержался у Мейджори. Они сидят на террасе и завтракают. Вос сидит без рубашки. Мейджори готовит ему тосты, намазывая их маслом. Она весело смеется. Потом она пролила чай на свой халат голубовато — сиреневого цвета.
— Может остаться пятно, — замечает Вос.
— Не страшно. Этот халат уже свое отслужил.
— Почему? — неодобрительно поморщился Вос. — Он еще очень прилично выглядит.
Она опять смеется. Смеется, сидя в лучах ласкового солнца.
— Еще тост, Станни?
— Довольно, дорогая, — говорит Вос.
Андрасси выходит на площадь. Форстетнер послал его отправить телеграмму. У Форстетнера просто болезненная страсть к телеграммам. Он отправляет их по три штуки в день. Андрасси входит в почтовое отделение, выходит из него. А вот и Сандра — на другой стороне площади. Они смотрят друг на друга издалека с таким видом, как бы это сказать? С таким видом, будто они не очень верят в свое собственное существование. Сандра приближается к нему.
— Моя любовь, — произносит она.
— Моя любовь…
Время раннее. На площади почти никого. Но Андрасси сохраняет холодный, натянутый вид. В нем живет страх, страх, похожий на ледяную глыбу, страх, делающий его жестким, негнущимся. Он говорит: «Моя любовь…» с такой интонацией, с какой обычно спрашивают: «Как поживает ваш отец?»
— Я могла бы освободиться на все утро, — сообщает ему Сандра.
Андрасси секунду колеблется, потом говорит:
— Жаль! Я никак не смогу. Я должен вернуться.
— Почему?
— Я должен идти на пляж.
Сандра смотрит на него, ожидая, что он объяснит что к чему. Однако он ничего не объясняет.
— Но…
Ему нечего добавить. Просто ему не хочется лишать себя этих двух часов на пляже, вот и все.
— Я должен пойти туда со стариком, — говорит он наконец.
Это неправда.
— А ты не сможешь как-нибудь отказаться?
Он колеблется.
— Нет, это трудно.
— Когда я думаю… — говорит Мейджори.
Боже мой, в это утро она почти красива. С ее кожи совсем исчезли серые тени. Лицо стало светлым. Вос сразу обратил внимание на произошедшую в ней перемену и не преминул отнести это на свой счет. Солнце еще совсем мягкое. На террасу падает тень пальмы.
— О чем задумалась, милая?
— О том, что за этот дом хотят заплатить четырнадцать миллионов.
— Я бы не дал за него столько, — сказал Вос, чтобы что-нибудь сказать.
Потом, прожевав, добавил:
— Хотя вообще-то дал бы, но только с тобой в придачу.
В голосе его появилась манерность. Не в его привычках было говорить любезности. Мейджори Уотсон смеется. Этот комплимент ей нравится.
— Это правда?
— Конечно же, правда, — отвечает Вос.
Лицо ее сияет. Потом она становится серьезной.
— На два миллиона дороже, чем он стоит, Станни. Два миллиона ни за что. Ты не находишь, что это ужасно?
— Нет, — равнодушно произносит Вос.
— До свидания, — говорит Андрасси.
Он неловко протягивает ей руку. И вспоминает, что никогда не прощался с Сандрой за руку.
— Во второй половине дня?
— Во второй половине я не смогу, — обиженно отвечает она.
Мимо них проходит госпожа Бракконе и бросает на парочку проницательный взгляд. Андрасси приветствует ее, но приветствует, сам того не осознавая, как бы с вызовом.
— До свидания, — говорит Сандра.
Андрасси все еще колеблется. Но на лице у Сандры по-прежнему обиженное выражение. Она уходит.
— Сандра!
Но она уже далеко. Он мог бы догнать ее. Но он не делает этого.
Вос снимает хлебную крошку, застрявшую в густых волосках у него на груди.
— Сегодня будет жарко.
Он поднимается, смотрит в сад.
— Если бы ты осталась еще на недельку, я был бы рад.
Мейджори тоже встает. Она просовывает свою руку под его руку.
— Станни… — произносит она.
Они стоят рядом и смотрят в сад.
— Ты, правда, любишь меня? — спрашивает она.
— Ты прелесть, — говорит он. — Пошли. Окунемся в море.
Она смеется. Но смех у нее невеселый.
Бесси Амберсфорд открывает в автобусе сумку, свою огромную сумку, набитую всякой всячиной, достает небольшой сверток, развертывает его и, вынув бутерброд, начинает есть. Автобус проезжает через полуразрушенную деревню. Видны стены домов, женщины, которые берут воду из источника. Бесси Амберсфорд вздыхает.
«Бедные люди!»
Андрасси пришел на пляж. Навстречу ему по деревянному помосту идет Мафальда.
— А вы заставляете себя ждать, — замечает она, бросая на него прямой, немного холодный взгляд.
Она только что вышла из воды. Вокруг ее лица волосы текут, словно толстые струи расплавленного гудрона. Гладкие, плотные, блестящие.
— Идите переодевайтесь! Я подожду вас и искупаюсь еще раз.
Андрасси осматривается — ни одной свободной кабины.
— Идите в мою.
Андрасси быстро раздевается. В кабине лежит одежда Мафальды, ее розовая полосатая матроска, голубые шорты, которые, даже снятые, сохраняют что-то от четкости ее линий. Леди Амберсфорд, сидя в автобусе, ест второй бутерброд и смотрит, как за окном мелькают домики Формии. А Андрасси уже в воде. Он плескается, вытягивается, опрокидывается и перевертывается. Море окружает его со всех сторон, сжимает его в своих объятиях, качает его. Сначала он еще пытается думать о Сандре. Но море тотчас прогоняет эту мимолетную, робкую мысль и смывает ее следы. Какие ласки могут сравниться с ласками моря, какие наслаждения, какие поцелуи? Море! Резкое движение поясницы, и он поворачивается. Вода проходит по нему, как бы обнимая его своей прохладной рукой. Он плывет, ныряет, всплывает на поверхность. Какая женщина может дать такое полное и такое чистое счастье, так беззаветно обнимать с головы до пяток? Мафальда легко плывет впереди него. Теперь он думает о Мафальде. Ну что это такое, любовь? И зачем обнимать тело, если можно обнимать море?
— Эгеге-е-е!
Это его окликает Вос, стоя на скале.
С омьггым чистой водой телом, Андрасси ложится на доски. Его окружают друзья Мафальды. Их здесь целая группа, человек семь или восемь. Длинный, тощий парень паясничает. Другие не двигаются, распростертые с закрытыми глазами, отдавая себя на волю солнечных лучей. Доски приятные, теплые. Андрасси лежит на животе. Рядом с ним, вдоль него расположилась подруга Мафальды. Она тоже лежит на животе, прижавшись щекой к доскам, повернув лицо к Андрасси. Она ему улыбается. Он говорит: