– Зигварт? Да, я действительно просил его прийти в это время. Бертольд, ты знаешь, что он уже целый год в Эберсгофене?
И граф Равенсберг ушел с террасы.
Алисе имя архитектора Зигварта было совершенно незнакомо, и она равнодушно спросила:
– Вы собираетесь делать какие-то пристройки к замку?
– Нет, Зигварт – воспитанник моего отца, – ответил Бертольд, – он сын нашего прежнего старшего лесничего. Папа принял осиротевшего мальчика под свое покровительство, воспитал его, дал ему образование и очень любит его.
– В самом деле? – равнодушно заметила молодая женщина. – А теперь мне надо переодеться к обеду. Я еще в амазонке, а гости могут уже скоро приехать.
Бертольд смотрел, как спускалась со ступенек террасы эта стройная и гордая обладательница Равенсберга. Она поддержала своими деньгами готовый рухнуть графский дом, и молодой граф, может быть, чувствовал это глубже и больнее отца. Он напрасно надеялся на то, что он и его жена будут понимать и любить друг друга! За эти два года брачной жизни они не только остались чужими, но все более отдалялись друг от друга. Если бы Бертольд обладал энергичной натурой своего отца, Алиса, может быть, и чувствовала бы к нему что-нибудь, кроме снисходительной жалости, в которой порой сквозило даже презрение. Бедный Бертольд часто чувствовал это, но все-таки любил красивую, холодную женщину, вступление которой в берлинское общество сопровождалось целым рядом триумфов и обладание которой возбуждало во многих зависть к нему. Но, глядя теперь на Бертольда, откинувшегося на спинку стула с горьким выражением на плотно сжатых губах, никто не назвал бы его счастливым человеком.
Между тем его отец вошел в свой кабинет – большую угловую комнату, высокую и мрачную, в которой находился шкаф с дорогими охотничьими ружьями, свидетельствовавшими о том, что граф – страстный охотник. У окна стоял Герман Зигварт. Увидев входящего графа, он сделал несколько шагов ему навстречу и поклонился.
– Добро пожаловать, Герман, – проговорил граф, протягивая руку. – Давно мы не виделись, очень давно! Уж в Берлине мы редко встречались, а в Эберсгофене ты точно сквозь землю провалился. Ты знаешь, что я бываю здесь только летом, и, уезжая в Италию, даже не попрощался со мной, а ограничился прощальным письмом.
– Я заходил к вам, граф, – извинился архитектор, – но не застал вас дома, а затем больше не хотел беспокоить. В Берлине у вас всегда так много дел.
– Беспокоить? Что за глупости! Ты отлично знаешь, что для тебя у меня всегда найдется время. А теперь присядем и поболтаем, чтобы я мог поближе познакомиться с твоими делами. Ну как тебе работается? Принесла ли тебе пользу поездка в Италию? Ты ведь провел там год и полгода в Риме? Мне кажется, что это слишком короткий срок для серьезных занятий и что тебе, в сущности, следовало побывать в Париже.
– Но моей стипендии могло хватить только на год, и я вынужден был считаться с этим, – возразил архитектор.
– Ты был вынужден! Ты просто был до безумия упрям. Ведь я же предлагал тебе удвоить сумму, предлагал вообще взять эту поездку на себя, но ты отказался. Не мог же я силой навязывать тебе эти деньги.
– Для меня было вполне достаточно полученной суммы, и я не хотел злоупотреблять вашей добротой. Вы и так многим для меня пожертвовали.
– Глупости! Тебе следовало бы знать, что для меня это вовсе не жертва, а между тем более продолжительное пребывание за границей, безусловно, пошло бы тебе на пользу. Теперь ты стоишь на своих ногах и строишь новую ратушу в Эберсгофене. Во всяком случае, это хоть какое-то начало самостоятельной деятельности, хотя, конечно, в таком городишке тебя не могут ни заметить, ни оценить. Ты захватил с собой проект ратуши? Мне интересно познакомиться с твоим первым самостоятельным трудом.
– Вы ошибаетесь, граф. Проект сделан не мной, а тайным советником Бергером. Как чиновник он не имеет права лично руководить стройкой и потому поручил ее мне.
– Проект не твой? – изумленно воскликнул граф. – Так почему же ты торчишь целый год в этом захолустье? Герман, я решительно не понимаю тебя.
– Я не мог найти другого места. Начинающему архитектору не приходится выбирать, надо соглашаться на то, что попадается.
– Почему же в таком случае ты не остался в Берлине? Ты же работал у Гунтрама, мог иметь постоянную работу и, даже уходя от него, мог бы попросить рекомендацию.
– На это я, к сожалению, не мог рассчитывать, – притворно спокойным тоном ответил Герман. – Я не сладил с господином Гунтрамом.