— Ой, какая же ты дурочка! Совсем провинциалка.
Василиса заплакала. Леля обняла ее за плечи:
— Не расстраивайся, беру тебя на воспитание. Всем помогу. Ромчик деньги даст. Он порядочный мужик, добрый, так просто не бросит.
— Зачем деньги?
— Ты же беременна, у тебя ни прописки, ни направления на аборт. У нас в Москве с этим строго!
— Знаю. Я ничего такого делать не собираюсь.
— У него есть знакомая акушерка, — не обращая внимания на лепет Василисы, продолжила по-деловому помреж. — Она на дому тебе чистку сделает. Освободишься, пойдешь в манекенщицы. У Ромы там свои люди.
— Где?
— На Кузнецком мосту в Доме моделей, знаешь, что это такое? Шмотки модные будешь демонстрировать, шляпки. С таким ростом только туда. Знаешь, какие там красивые девушки? Известные. Их в журнале мод печатают. Тебя там научат носить вещи, ходить по подиуму.
— Я и так умею.
— Ага, вразвалку, как лесоруб.
Василиса вспомнила свою маму Мадлен, ее грациозную походку.
— Любовника заведешь. Он тебе дорогие подарки будет делать. Все манекенщицы заводят любовников.
— А артисты? Леля промолчала.
— Ты про подарки говорила.
— Да.
— Какие дарят подарки?
— Конфеты в больших коробках, — воодушевленно начала перечислять Леля. — В витринах магазинов видела? Вку-сны-е! Из шоколада. Наверное, ты таких еще и не пробовала?
— Нет, и не пробовала, и не видела. Я еще по Москве не гуляла. Он меня сразу к тебе привез.
— Вот избавишься от этого, — Леля показала на живот Василисы, — мы с тобой по Москве походим. Пройдемся по магазинам. Духи «Белая сирень» в огромной коробке увидишь. Или, к примеру, — Леля мечтательно закрыла глаза, — «Голубой ларец»! Я тебе сейчас покажу. — Леля притащила красивую коробку, изнутри обитую белым шелком. В ней лежали две пустые бутылочки.
— Понюхай.
— Вкусный запах. Я только «Красную Москву» знаю.
— Тоже хорошие. А я «Лель» люблю. Тонкий аромат. Эту, — девушка нежно погладила коробку, — мне один настоящий мужчина подарил. А Ромчик, ну какой он муж? Даже его жена Маровская серьезно к нему не относится. У нее любовник, знаешь, кто был? Алонов.
— Маровская — жена Романа?
— А ты, дурочка, не знала?
Василиса вспомнила музыкальные фильмы, в которых воздушная голубоглазая Маровская пела, танцевала, а потом кавалеры в смокингах выносили ее, как пушинку, на руках в блестящем купальнике на сцену.
— Да ведь она такая, такая… — Василиса не могла подобрать слов.
— Была.
— А теперь?
— Теперь она уже старая и больная.
— Не может быть! — Василисе казалось, что артисты не стареют, что они бессмертны.
— Он ведь тоже не первой свежести. Лет пять назад, когда я с ним познакомилась, был ничего еще. Только большой бабник.
Василиса смотрела на Лельку широко раскрытыми глазами, ничего не понимая. Роман, который оказался первым мужчиной в ее жизни, говорил ласковые красивые слова о том, что впервые встретил девушку своей мечты, оказался женатым да еще бабником!
— У вас там, откуда ты приехала, все такие? — Лелька покрутила около виска пальцем. — Да он, пока мог, переспал со всеми женщинами Москвы и Московской области. А теперь… они жалеют его. Вот и я тоже.
— А если ты все знала, зачем ты с ним?.. — У Василисы слова застревали в горле. — Зачем он меня к тебе привез?
— Я в отдельном доме живу. Таких в Москве еще полно. Собственный, деревянный. Соседей нет. Никто ничего не увидит.
— А он в каменном, в большом, с лифтом?
— И с лифтером. Там только актеры знаменитые живут.
— Возле Кремля?
— Конечно!
— У моей мамы тоже в Москве свой дом был. Большой. И склеп фамильный. — Василиса, вспомнив о маме, расстроилась.
— Вы из буржуев?
Девушка не ответила.
— Никому не болтай. Буржуев никто не любит. Донос состряпают — и опять в свою Тмутаракань тю-тю!
— Я и не болтаю.
— Ты ведь комсомолка?
— Конечно.
— Вот и ладненько. Сегодня ложись спать, а завтра поведу тебя к акушерке. У тебя сколько недель?
— Целый месяц, а может быть, и больше.
— Месяц? Это не беда. Проснувшись, Василиса обнаружила у постели на тумбочке конверт с деньгами.
— Это привет от Ромы. — Намазывая на хлеб масло, Леля уже прихлебывала чай из блюдца. — Тебе есть не велено. Перед абортом нельзя, еще вырвет. А там за тобой убирать некому. Поедем на трамвае. Она живет в коммуналке. Сюда идти не захотела.
— Не в больнице? — уже смирившись с мыслью, что ей нужно избавиться от ребенка, испугалась Василиса.
— Сказано же тебе, аборт в больнице — это направление из женской консультации, морока, в общем. Там тебя уговаривать начнут, медицинских показаний к аборту у тебя нет.
— Какие еще показания?
— Сердце больное, порок или еще что-то. У тебя порок?
— Нет.
— Вот видишь. Одевайся.
— А Роман?
— Роман ночью в Киев улетел.
Василиса с Лелей пересекли Москву из конца в конец. Сначала на трамвае, потом на метро.
— Не глазей, а то опоздаем, ей на смену идти, — одергивала Леля Василису, когда та чуть не застряла каблуком в эскалаторе. Огромное подземное царство в мраморе ошеломило девушку. — Видишь, сколько после буржуев понастроила Советская власть?
— Да-а, — остановившись около скульптуры матроса, замерла Василиса. — Это мой отец. Точь-в-точь!
— Да ты что? А говоришь из буржуев.
— Так это мама.
— Правильно сделала, что за революционера замуж пошла. Вон моя за бухгалтера, так у него растрата случилась.
— И что?
— Посадили и расстреляли.
— Как расстреляли? А вы?
— Ну, я маленькая была, а мама сказала: «Правильно, нечего народные деньги разбазаривать!»
— Так он ведь для вас с мамой старался, наверное?
— Нет, не для нас. Выяснилось, что его начальник подставил и все деньги украл. Потом и начальника под вышку. Но отца уже не вернуть. Вот я и говорю, если б революционный матрос был и на фронте погиб, тогда бы гордиться можно.
— Зачем тебе мертвый отец? Я бы любым гордилась, только живым!
Когда они подъехали к двухэтажному бараку, где жила акушерка, Василиса побледнела.
— Не дрейфь, — подбодрила ее Леля. — Я несколько раз уже… — Она не успела закончить фразу, как дверь распахнула полная тетка в грязном фартуке поверх байкового халата.
Она тихо повела их по длинному коридору, приложив палец к губам, и толкнула дверь в маленькую комнатушку, где стоял стол, оттоманка и деревянный буфет. Когда тетка ступала по неровным половицам, в буфете тоненько отзывался лафитничек со стеклянными стопочками в ряд. Акушерка протянула к нему руки.
— Водочки выпьешь? — обратилась она к дрожащей Василисе.
— Зачем? — Девушка вздрогнула.
— Дурная, затем, чтобы не больно было. Спроси подружку свою. — Она подмигнула Леле, как старой знакомой.
— Нет, я потерплю.
— Как знаешь. Мне больше достанется. Во время войны всем спиртику перед операцией давали.
Василиса с ужасом посмотрела на акушерку.
— Ну что ты зенки вылупила? Наркоза на всех не хватало.
— Нет-нет, я потерплю, — твердо повторила девушка.
— Смотри, орать тут нельзя. Соседи донесут. Правда, Варька — она у нас самая сплетница — на смене. Скоро вернется. Так что давай по-быстрому. Раздевайся, устраивайся тут. — Она показала на колченогий стол. — Я сейчас. — Она вернулась с эмалированным тазиком под мышкой, в котором, прикрытые полотенцем, зловеще позвякивали инструменты, и плотно закрыла за собой дверь.
Глаза Василисы наполнились слезами.
— Не сомневайся, здесь все стерильно. Я на плитке прокипятила инструмент.
— А ты помоги подружке. — Она подтолкнула Лелю к столу. — Вишь, как дрожит? Это тебе! Помогай! Будешь расширитель держать. — Она протянула длинный металлический предмет Леле.