— А есть еще Рио-Гранде…
— Ну и ладно. Лодки ты все равно не получишь.
— Между прочим, это одна и та же река.
— Только попробуй взять лодку, — сказал отец.
Но я попробовал. Ведь если мы поймаем Степана, нам все простят. Я даже как-то не подумал, что мы можем его и не поймать.
Когда отец уснул, я прокрался в его комнату, вынул из кобуры пистолет, вытряхнул на ладонь ключ и положил пистолет обратно. Хуже всего было то, что пришлось трогать пистолет. Но Севка сделал почище: он принес отцовское ружье, правда, — без патронов. За это ружье давали моторную лодку, но Севкин отец не стал меняться. Такого ружья не было по всему Енисею: три ствола — два рядом, дробовые, и один пулевой — сверху.
Часа в три ночи мы подплыли к протоке, загнали лодку в тальник и стали ждать.
Ночь была солнечная и безветренная. Все вокруг гудело от комаров. Мы отгоняли их от лица, но они садились на спину, на ноги и кусали сквозь одежду. Мы отмахивались руками изо всех сил, но они умудрялись садиться даже на руки. Через полчаса у меня вся кожа пропиталась комариным ядом и зудела так, будто ее натерли песком.
— Интересно, кого бы они жрали, если бы мы не приехали? — сказал Севка.
— И не остроумно, — ответил я.
Мы просидели около часу, и комары так нас искусали, что мы чуть было не поссорились.
Степан появился неожиданно. Когда мы услышали плеск весла, он был уже метрах в десяти. Мы замерли. Минут пять, пока ветка не скрылась за поворотом протоки, нельзя было даже шелохнуться. До сих пор не понимаю, как я это выдержал. Когда я, наконец, приложил ладонь ко лбу, раздувшиеся комары стали лопаться с треском, как семечки.
Затем мы поплыли вверх по протоке. Наши весла булькали громче, чем у Степана, просто удивительно, до чего громко. Мы плыли долго, наверное полчаса, пока не увидели ветку, вытащенную на берег. От нее уходила в тайгу еле заметная тропинка.
Мы спрятали лодку в заводи. Я вылез на берег и осмотрелся. Не было видно ни Енисея, ни поселка. Я взглянул на Севку.
— Мы только посмотрим, — шепотом сказал Севка.
— Лучше брось ружье, — сказал я.
— Украдут. — И Севка, тихонько раздвигая кусты, пошел вперед.
Тропа вывела нас к поляне. Степан был там. Он ходил от дерева к дереву и развешивал самолов. Настоящий самолов! Метров пятьсот шнура и штук двести стальных крючков. На дальнем конце поляны стоял маленький шалашик. На кольях, воткнутых в землю, были растянуты сети. Несколько рядов сетей — метров триста крепкой капроновой ячеи. Целое богатство! Попади оно в руки рыбнадзора, Степан получил бы года два, не меньше.
Мы пригнувшись стояли в кустах. Степан прохаживался между деревьями. И мы не знали, что делать.
Севка держал ружье, и комары облепили его лицо и руки. Особенно — руки. Казалось, на них надеты серые перчатки. Я видел, что Севка дергает щекой, чтобы прогнать комаров. Но они сидели, как приклеенные. Севка поднял ружье к плечу.
— Руки вверх!
Степан вздрогнул и выронил из рук самолов. Звякнули крючки. Степан медленно обернулся.
— Руки вверх!
Из куста смотрели на Степана три ствола.
— Товарищ, брось баловаться, — негромко сказал Степан.
— Следуйте вперед! — сказал Севка и высунулся из куста.
У Степана вдруг стало очень удивленное лицо. Он не поднял рук, а медленно пошел на нас.
— Руки вверх! — с отчаянием повторил Севка.
Степан подошел к Севке сбоку. Он взялся рукой за стволы, вытащил из куста упирающегося Севку и хлестнул его по лицу. Севка упал. Все так же медленно Степан разомкнул стволы, посмотрел их на свет и треснул ружьем о березу. Приклад отлетел. Степан подобрал его и швырнул Севке вместе со стволами.
— Хорошее ружье было, — сказал он.
И только тут я понял, что стою и ничего не делаю. Я подскочил к Севке.
— Тронь еще, тронь!
— Иди гуляй, — сказал Степан. — Милицию я уважаю.
Севка поднялся на ноги. Из носа у него текла кровь, а щека была просто синяя. Он стоял и смотрел на Степана. Комары снова облепили его распухшее лицо. А он стоял и смотрел, и не плакал.
— У-ударь… еще… — сказал он.
— Иди, иди. Хватит с тебя.
— Ну, ударь!
Степан усмехнулся и пошел к своим сетям.
Севка постоял еще немного, подобрал обломки ружья, и мы побрели к лодке.
Дома меня ждал отец. Он даже не пошел на работу.
— Ты зачем трогал пистолет? — спросил он.
— Я не трогал.
— Тебя спрашивают: ты зачем трогал пистолет?
— А ты не клади ключ в кобуру, — сказал я.
Отец начал расстегивать портупею. Я стоял неподвижно. Отец отстегнул ремень, сложил его вдвое и подошёл ко мне.
— Дай слово, что больше не будешь.
Но в эту минуту я так ненавидел Степана, что не боялся ничего на свете.
— Ну, будешь еще?
Я молчал.
Отец покраснел и несильно стегнул меня по руке. Этого я и ждал. Я бросился в свою комнату и заперся на крючок. Я слышал, как отец ходил по комнате и зачем-то передвигал стулья. Потом он подошел к двери.
— Борис…
Я не откликнулся.
— Борис, надо все-таки уметь отвечать за свои поступки. В прошлом году утонули трое, — ты помнишь?
Я молчал.
Отец вздохнул. Снова послышались шаги. Хлопнула дверь. Я вышел из комнаты. Ключ от лодки лежал на столе. Под ним — записка: «Боря, сегодня я приду поздно. Пообедай в столовой». Рядом с запиской лежал рубль. Я подумал, что все-таки люблю отца больше всех на свете.
После обеда я пошел к Севке. Дверь открыла его мать. У нее были заплаканные глаза.
— И этот явился, — сказала она. — Морда опухшая и глаза красные. Или вы вместе были?
— Где были? — спросил я.
— Вот и я спрашиваю: где были? Кто ружье поломал?
— Какое ружье?
— Сам знаешь какое. Говори, — где были?!
— Нигде не были, — ответил я. — Просто на лодке катались.
— Ты к нему лучше не ходи, — сказала Севкина мать.
Севка пришел ко мне только через неделю.
— Ты никому не говорил?
— Нет.
— И не говори.
— А может, лучше показать рыбнадзору это место?
— Там уже ничего нет.
— Откуда ты знаешь?
— Значит, знаю, — сказал Севка. — И не говори никому, я сам найду.
— А как же я?
— Я тебя позову потом.
— А мне теперь отец ключ оставляет, — сказал я.
Севка помолчал немного.
— Борька, деньги, которые на палатку… я Ломакину отдал. Он мне теперь лодку дает.
— Теперь можно на нашей. Возьми деньги обратно.
— Он не отдаст, я уже ездил, — сказал Севка. — Я ведь не знал… Зато у него лодка легкая.
— Ну и езди один!
— Тебе-то что? Тебя ведь не тронули.
Севка ушел. Я даже не понял, за что он на меня обиделся. Зато вспомнил, что Севкина мать не велела мне приходить к ним. И я решил: больше мы не дружим.
Севка, прибежал ко мне дней через пять.
— Борька! Вот здорово! Идем скорей!
— Между прочим, меня это не интересует, — сказал я.
— Да брось ты, Борька! Я нашел… Поехали теперь на твоей.
Как ему удалось разыскать новый тайник Степана, — не знаю. Наверное, он целый день пропадал на реке, потому что у него кожа задубела от солнца.
Мы поехали днем, когда Степан был на работе. На этот раз пришлось плыть еще дальше.
Мы вышли на поляну. Сети были развешаны на кольях. Самолов, как и раньше, растянут между деревьями, в несколько рядов. Стальные крючки раскачивались на поводках и, сталкиваясь, звенели, как колокольчики.
Севка вынул две бритвы.
— Зачем? — спросил я. — Давай сдадим в рыбнадзор.
— Нет, — сказал Севка, — пусть знает, что это я…
Севка подошел к сети и полоснул ее поперек.
— Пусть попробует заштопать, — сказал он и полоснул еще.
— Режь самолов!
За полчаса мы искромсали сети, самолов, отрезали крючки и утопили их в Енисее. Мы ушли, а на поляне осталась груда тонкой капроновой паутины. Но и этого Севке показалось мало. В поселке он разыскал на берегу ветку Степана и пробил ее молотком в трех местах.