КИНО
Лида неторопливо поела, возиться с посудой ей было лень, и все само убралось. Сейчас клиенты смотрят свое кино, не могут от него оторваться, но их завороженность скорее с минусом, чем с плюсом. Люди понимают, что то, что они видят — правда, но безжалостная. Что бы они не отдали, чтобы ничего этого про себя не знать! Выбора у них нет, люди смотрят, хотя что-либо изменить, отреагировать на события, оправдаться перед другими нельзя, и это — невыносимо. Не хотела бы Лида смотреть такое кино про себя. А ей и не показывают и никуда не зовут … Сейчас ей кажется, что это хорошо. Никуда ей не нужно. Ни к чему.
Лида может подключится к любому из фильмов, видеть то, что видят клиенты, испытывать их эмоции, поражаться, негодовать, унижаться, испытывать презрение к себе, к другим, грустить и сожалеть о многом, если не обо всем. Какое-то мгновение она размышляет, стоит ли ей смотреть видеоряды клиентов, это же вовсе не обязательно. Синклит наделил ее такой способностью, но никогда не настаивал на обязательном просмотре. Бороться с искушением подключится она никогда не могла, хотя и сама не взялась бы ответить почему: то ли речь шла о нездоровом любопытстве, то ли просмотр фильма считался для нее частью работы, то ли она просто не могла оставить своих клиентов, потому что чувствовала за них ответственность до конца, пока они навсегда не покидали капсулу.
Просмотровая кабина, крохотный кинозал был для всех одинаков: удобное кресло перед экраном, ничего лишнего. С кого бы начать? Клиенты конечно уверены, что они одни, слишком уж интимны их переживания. Лида и хотела бы их оставить, но не могла, впрочем, ничего … они не почувствуют ее присутствия. Ей остро захотелось оказаться рядом с Андреем, пусть даже невидимкой, но усилием воли она отсекла это императивное желание. Почему Андрей? Опять это избирательное отношение к понравившемуся мужчине. Нечего себе потакать. Начнем с кого-нибудь нейтрального.
Рохля
Ниночка … сидела в глубоком дизайнерском кресле, которое видела только в рекламном журнале. Экран во всю стену … Ниной овладело нетерпеливое желание увидеть, что они там ей приготовили. Да, что они такого могут ей показать, что она про себя не знает? Какой-такой «другой» взгляд? Ничего она нового про себя не увидит. Нинино ожидание окрашивается оптимистическими нотками и адреналином. Бедная Нина! Если бы она только знала, что ее ждет. Только сейчас Лида поняла, почему начала с Нины Львовой. Дело в том, что в Нине она сомневалась больше, чем в остальных. Скорее всего эта клиентка откажется, хотя до конца уверенной в этом было нельзя. На Лидиной стене высвечивалось то, что видела Нина …
… маленькая девочка, лет трех, в панамке, в синих сатиновых шароварах и белой открытой майке, неуклюжая и толстенькая. Это детская пухлость даже мила, но видно, что у девочки короткие ножки, фигурка-тумбочка со слишком короткой шеей. На круглом симпатичном лице, которое очень украшают большие серые глаза, выделяется крупный с горбинкой нос. Беленькие кудряшки придают девочке кукольный вид. Немного косолапя, она носится по дачному двору, усаживается на качели, требует ее раскачать. Старшая девочка, ее двоюродная сестра маленькую Нину качает, но недолго, потом старается сестричке объяснить, как надо самой себя раскачивать. Ниночка пробует, но у нее не получается, и она капризно требует, чтобы ей помогли. «Покачай, покачай …» — слышен ее сюсюкающий голосок. Соскочить с качелей она не может, мама качели останавливает и зовет девочек завтракать. Девочки едят кашу с вареньем, потом с удовольствием уплетают арбуз. Взрослые смотрят на них с благоговейным обожанием. Им не только нравятся сами девочки, им еще нравится, как они кушают. Старшая быстро наедается, и тогда младшую приводят ей в пример … вот как надо кушать … как Ниночка! «Кушать» говорит Ниночкина мама, другие взрослые так бы никогда не сказали, «кушать» не господское слово, урожденные Львовы это знают. По упитанным Ниночкиным щечкам стекает арбузный сок. Она вся липкая, на лице видны следы каши. Это тоже кажется умильным. …
А вот почти то же самое, но Ниночка уже гораздо старше, ей лет пять … сестре девять … опять на даче … Ниночка пьет чай и ест блины … блины можно мазать вареньем, медом или сметаной. Сестра съела три штуки со сметаной и больше не хочет, а Нина не может остановиться, намазывает каждый блин всем вместе: сначала мед, потом варенье, сверху сметана. «Хватит, ты что … — это говорит ей сестра. Ты не должна столько есть». Ага, «есть, а не кушать». Нина слышит замечание и удивленно смотрит на мать: «Почему не должна? Я еще не наелась … блины такие вкусные … бабушка нам их нажарила, ей приятно, что я хорошо кушаю … мам, скажи что-нибудь …» Мать тоже слышала насчет «хватит», и Ниночку защищает: «А что такого особенного, что ребенок ест? Пусть ест сколько хочет. Кушай кушай, Нинуля. От одного лишнего блинчика ничего не случится … пусть ест, она же ребенок …» — это мама к сестре и бабушке обращается. Нина едва помнит этот эпизод, но с своему ужасу она видит и слышит мысли сестры: «Нинка толстая, ужасно толстая … жрет как свинья … разве так можно. Неужели они все не понимают, что их Ниночка жрет как свинья». Это слово «свинья» … мерзко. Сестра видит ее свиньей, ее, такую маленькую и хорошенькую. Да в том-то и беда, что хорошенькой сестра ее не находит, она видит только толстую некрасивую девочку и ей противно смотреть, как она «кушает», она ее презирает и уже брезгливо жалеет. Жалостно-гадливый взгляд, им всего 5 и 9 лет. Она сестру раздражает, даже злит. На тарелке еще целая стопка блинов и Нина продолжает их есть. Да, она действительно неприятно ест, слишком жадно и много, не зная меры. Теперь она сама это видит.