А вот кадры из совсем недавнего прошлого … к ним приехал московский приятель, тот самый, с которым они лампочки били. Накрытый стол, бутылка водки, вино … приятель и Марина пьют вино, а он — водку. Бутылка уже почти пуста. Видно, что он сильно навеселе. В столовую все время заходят дети, то им то … то им се … «папа, папа …», зачем они его все время дергают, неужели нельзя хоть на час оставить отца в покое? Какие же дети все-таки докучливые! Может это только у него так? Нет, дети всегда такие, временами он их не может выносить. Вот опять подходит сын с каким-то рисунком в руке, ему пять лет … несносный нытик, гиперактивный шалун, невыносимый … надоедливый … ну что ему опять надо:
— Пошел вон отсюда! Отвали, чтоб духу твоего здесь не было! Иди спать, надоел до смерти, паразит … Марин, забери его, иначе я за себя не отвечаю!
— Иди, иди, Ниленька … дать нам поговорить. — это Марина.
— Это ты его распустила. Никакого сладу. Он, что, не понимает, что нельзя мешать взрослым. Ты уйдешь отсюда сам, или я тебя за шкирку вышвырну!
Андрей слышит свой голос, как он орет на сына. Малыш сжимается, Марина берет его за руку и уводит … Лицо приятеля … на нем растерянность, недоумение, смятение … а еще осуждение. Приятель шокирован его грубостью, которую он считает неадекватной. Неловкое положение, Марине стыдно за эту сцену. Другие кадры … он опять кричит на детей, даже замахивается … Грубость, нетерпимость, вечная раздраженность — вот что Андрей в себе сейчас видит. Лида удивлена, вот он какой этот Андрей, странно. Противоречивая личность: артистичная тонкость, ранимость, чуткость … и вдруг злобная нетерпимость, доходящая до хамства. Что-то тут не так. Ах, вот в чем дело: иудаизм … надежда, что религия научит жить, успокоит, поставит все точки над «i», ответит на все тревожащие вопросы, заставит принять и полюбить простые вещи. Это с одной стороны, но с другой … как же все сложно. Лида понимает это еще до появления новых кадров …
Снова дом Андрея … у него снова гостят приятели из Москвы, сначала один, потом другой … потом подруга … они видят его быт, его самого, жену, детей … Андрей читает их мысли … так он и знал … у людей шок из-за его ортодоксальности … они неприятно удивлены его кипой, черными брюками с жилеткой, вечной белой рубашкой … из-под жилетки торчат кисти из шерстяных нитей. Он носит под одеждой талит. Во время молитвы он прикрепляет к бицепсу левой руки тфилин, рука обмотана узкими черными ремешками, другой тфилин крепится ко лбу. В черных коробочках отрывки из Торы. Никто ничего ему не говорил, молча смотрели … для них это все дикость, абсурд … как он, москвич, совершенно такой же как они сами, бывший советский пионер, мог повестись на мракобесные еврейские штучки? Вот что о нем думают. Он это знает и ему наплевать … э, не совсем так: хочется, чтобы было «наплевать», а на самом деле он сам себя стесняется, понимает брезгливое удивление и недоумение товарищей. Да, если бы только товарищей …
На экране крохотная квартирка брата, теперь взрослого женатого, бывшего маминого Иленьки, капризного избалованного ребенка. Андрею всегда казалось, что его так не баловали, а Иленьке все разрешают. В брате его бесит похожесть на отчима, та же фигура, лицо, та же ограниченность, упертость и отсутствие душевной тонкости. Брат подчеркивает свою «русскость» и осуждает его еврейство. Оно их с женой отвращает, кажется нелепой и мерзкой причудой. Они ни за что на свете не показались бы с ним и его семьей в обществе, потому что рядом с этими ортодоксами сгорели бы со стыда. Какие же они находят презрительные, обидные, несправедливые слова. Надо же, родной брат — антисемит, мамин сын, по галахе он же тоже еврей, и это братца, похоже, мучает. Много бы Лелик сейчас отдал, чтобы у него была другая мать. Понимает ли она это? Ненависть родственников иррациональна, иудаизм Андрея они считают неприличным выпендриванием. Что общего можно иметь с ненормальным? А мать вечно между ними. Что греха таить, она тоже не слишком поняла, почему он, ее старший сын, увлекся иудаизмом. Никто его не понял, только Маринка. Все у него хорошо, но что-то он от себя отсек, чем-то остался неудовлетворен, не уверен, что прав … Маринка теперь еврейская женщина, слишком правильная, без юмора, растеряла свою стильность, он хочет ее все реже и реже. Как же это грустно.
И вдруг Лида вздрогнула … по экрану заскользили, сменяющие друг друга, фотографии: она с Андреем … разные позы … красивые, роскошные, эффектные. Потрясающее слайд-шоу. Но Андрей же так и не сделал ни одного снимка … хотел, но у него не было такой возможности. Получается, что он все равно «снял» все эти десятки кадров в своей голове. Для капсулы этого достаточно. Кадры зафиксировались, и теперь поражали их обоих своим дивным изящным разнообразием и мастерством. Ни на одной фотографии они не обнажены полностью, вокруг тел разливается особая воздушная аура, чувствуется, как ветер из окна освежает кожу, и первые солнечные лучи медленно освещают их прекрасные лица … великолепные фееричные кадры, от которых глаз не отведешь. Да, Андрей мастер. Слайд-шоу медленно идет по экрану, снимки начинают повторяться, они завораживают и вновь погружают их обоих в бесподобное восхитительное действо. Это уловки капсулы. К чему они? Лида не знает. Андрей, забыв обо всем, смотрит на экран.