Что это? Практически те же кадры, только сейчас Изольда все воспринимает через сознание инспектируемых, она больше не Изольда Соломоновна никакая, она «влезла» в шкуру директоров филармоний и слышит их мысли: сволочь … мерзкая тетка … евреи сами воруют, а другим нельзя … как же так, она же тоже еврейка, как она может меня топить, знает же, что у меня семья, что меня отдадут под суд, она ломает мою жизнь, бровью не поведя, не приняв в расчет моих резонов … все можно было бы спустить на тормозах, но не то, чтобы эта гадина не смогла, а просто не пожелала, хотела моей крови, мразь … запахло кровью, и она теперь рада, сидит с довольным видом, как паучиха. А вот ей бы самой тут у нас поработать, у нас не Москва, есть специфика, а ей наплевать … паучиха, правильно о ней говорят … приходит как цунами, как война, как чума … сеет раздоры, горе, смерть … Правдоискательница, будь она проклята. В Кемерово и в Ярославле директора филармоний слегли с инфарктом, но ей-то какое дело. Небось грамоты за наши несчастья получает … вид такой, как будто недоебаная. Да кто такую захочет? В ней и нет ничего от женщины … только разнарядки, директивы и уложения в голове. Тьфу, паучиха!
Неужели про нее такое говорили и думали? Называли паучихой? Конечно она знала, что нравится отнюдь не всем. Это при ее роде деятельности нормально, но чтобы так … Теперь Изольде очевидно, что о ней думали гадости даже те люди, которых она не тронула, наоборот, хвалила, выражала благодарность. А ее не ценили? Боялись и ненавидели? Получалось, что так. Какая негативная аура, сгусток злой недоброжелательной энергии, все хотели от нее избавиться, желали ей зла, проклинали, улыбались, а говорили про себе «чтоб ты сдохла …»
Лида видит, что Изольда буквально сражена горькой правдой, которая стала ей очевидна. Они к ней несправедливы! Она хотела как лучше, деньги государственные берегла, не давала все разворовывать, хотела по совести, по закону … Одна против всех? Она была для них всех «представителем» ненавидимых структур, которые не давали развернуться истинной коммерции, которая была зачем-то запрещена. Идиотка бескомпромиссная — вот что о ней думали. Бездушная, недобрая, негибкая, не желающая «войти в положение»! Одно слово, паучиха! Правильно ее кто-то назвал. Убивает не с пользой для себя, а просто потому что … потому что ей это нравится.
Она себя же не жалеет, без остатка отдается работе, «служит делу». Ложится спать, принимает снотворное, ночью несколько раз ее будит телефон. Звонят «по делу». Изольда опирается локтем о подушку, заспанная, растрепанная, ничего со сна не соображающая, но старается придать своему голосу привычную дневную твердость и ясность, твердо, как будто вовсе не половина третьего ночи, произносит привычное «алло, Юсина у телефона». Новости из сибирских и уральских филармоний, у них только что закончились концерты, ей звонят с отчетами. Она разрешает звонить себе ночью. Раз надо — значит надо. Изольда горит на работе, без нее не обходятся, не могут ничего решить, ждут ценных указаний. Она должна знать немедленно, как там было … наплевать на сон, нельзя себя жалеть, когда ты ответственная за все, и все на тебе одной держится, зависит только от тебя. Она нерв всей концертной деятельности СССР, на ней финансовая сторона вопроса, но не только … она в творчестве разбирается не хуже, чем в финансах, а может и лучше. Она не бюрократ и не музыкант, она «над схваткой» и потому на своем месте. Она невероятная молодец и ее ценят. Как же это приятно. Вернее, было приятно, но сейчас кино у нее на глазах развенчивает миф об особой ценности Изольды Соломоновны. Это она в собственных глазах была «молодец», другие так вовсе не думали.
Кино дальше не идет … инспекции, разносы, акты о «несогласованности, несоответствии, нарушениях, преступном сговоре» … торжествующая, безапелляционная московская инспекторша … Некоторые люди понимают, что инспекции необходимы, но они сами бы ни за что, ни за какие деньги или почести на такую работу бы не пошли. А она пошла — чужие мысли, поголовное осуждение, неприязнь … И это за все, что она делала, не жалея себя! Изольда сидит, опустив голову. Ей так хочется, чтобы кино двинулось дальше, вывело ее из порочного круга чужой ненависти, но картинки топчутся на месте и нет исхода … Жалко старуху. Очень жалко. Понимает ли она сейчас, что не всегда была так уж права, что на многие вещи надо было закрывать глаза, не быть столь жесткой и бескомпромиссной …? Пока непонятно. Изольду раздирают противоречивые чувства и сомнения, приносящие ей страдания.