… маленькая девочка, лет трех, в панамке, в синих сатиновых шароварах и белой открытой майке, неуклюжая и толстенькая. Это детская пухлость даже мила, но видно, что у девочки короткие ножки, фигурка-тумбочка со слишком короткой шеей. На круглом симпатичном лице, которое очень украшают большие серые глаза, выделяется крупный с горбинкой нос. Беленькие кудряшки придают девочке кукольный вид. Немного косолапя, она носится по дачному двору, усаживается на качели, требует ее раскачать. Старшая девочка, ее двоюродная сестра маленькую Нину качает, но недолго, потом старается сестричке объяснить, как надо самой себя раскачивать. Ниночка пробует, но у нее не получается, и она капризно требует, чтобы ей помогли. «Покачай, покачай …» — слышен ее сюсюкающий голосок. Соскочить с качелей она не может, мама качели останавливает и зовет девочек завтракать. Девочки едят кашу с вареньем, потом с удовольствием уплетают арбуз. Взрослые смотрят на них с благоговейным обожанием. Им не только нравятся сами девочки, им еще нравится, как они кушают. Старшая быстро наедается, и тогда младшую приводят ей в пример … вот как надо кушать … как Ниночка! «Кушать» говорит Ниночкина мама, другие взрослые так бы никогда не сказали, «кушать» не господское слово, урожденные Львовы это знают. По упитанным Ниночкиным щечкам стекает арбузный сок. Она вся липкая, на лице видны следы каши. Это тоже кажется умильным. …
А вот почти то же самое, но Ниночка уже гораздо старше, ей лет пять … сестре девять … опять на даче … Ниночка пьет чай и ест блины … блины можно мазать вареньем, медом или сметаной. Сестра съела три штуки со сметаной и больше не хочет, а Нина не может остановиться, намазывает каждый блин всем вместе: сначала мед, потом варенье, сверху сметана. «Хватит, ты что … — это говорит ей сестра. Ты не должна столько есть». Ага, «есть, а не кушать». Нина слышит замечание и удивленно смотрит на мать: «Почему не должна? Я еще не наелась … блины такие вкусные … бабушка нам их нажарила, ей приятно, что я хорошо кушаю … мам, скажи что-нибудь …» Мать тоже слышала насчет «хватит», и Ниночку защищает: «А что такого особенного, что ребенок ест? Пусть ест сколько хочет. Кушай кушай, Нинуля. От одного лишнего блинчика ничего не случится … пусть ест, она же ребенок …» — это мама к сестре и бабушке обращается. Нина едва помнит этот эпизод, но с своему ужасу она видит и слышит мысли сестры: «Нинка толстая, ужасно толстая … жрет как свинья … разве так можно. Неужели они все не понимают, что их Ниночка жрет как свинья». Это слово «свинья» … мерзко. Сестра видит ее свиньей, ее, такую маленькую и хорошенькую. Да в том-то и беда, что хорошенькой сестра ее не находит, она видит только толстую некрасивую девочку и ей противно смотреть, как она «кушает», она ее презирает и уже брезгливо жалеет. Жалостно-гадливый взгляд, им всего 5 и 9 лет. Она сестру раздражает, даже злит. На тарелке еще целая стопка блинов и Нина продолжает их есть. Да, она действительно неприятно ест, слишком жадно и много, не зная меры. Теперь она сама это видит.
Нина взрослая девушка. Осознание своей полной плохой фигуры пришло к ней не так уж давно, но теперь она часто смотрится в зеркало и ненавидит, как она выглядит: толстая некрасивая девушка, с огромным носом, дурацкими кудряшками и «рояльными» ножками, с большими ступнями. Как можно так себя раскормить! Собственная толщина Нину бесит. Надо любой ценой худеть, сесть на диету, потерпеть, некоторые вещи вовсе исключить, хоть это и трудно … Нина садится на диету с остервенением… Совсем не ест хлеб, макароны и картошку, остальное ей можно … в следующий раз — и это самое ужасное, она не ест сладостей, без торта можно прожить, ничего страшного. Затем «нет» маслу и сыру, так как жиры — это яд. На столе только что нарезанный свежий хлеб, папа за ним специально ходил. Он, что, над ней издевается? Знает же, что ей хлеб нельзя. А тут мать … «ну возьми кусочек, кто это суп ест без хлеба … от одного кусочка ничего не будет … положи колбасу на сыр, зато съешь не три бутерброда, а два … поешь пюре, тебе пюре можно, это же не жареная … тут нет масла …» — этот вечный мамин бубнеж. У мамы рвется сердце, когда она видит, как Нинуля отказывает себе в необходимом, и даже полезном. Что за дикость! Зачем? Что это даст? Она так может заболеть, наживет себе гастрит или даже язву. Это сестра из Москвы так на ребенка влияет. Сама тощая, как глиста, девочку ее с толку сбивает. Эх, мама, мама … вот, оказывается, как она думала, вот как она ей помогала похудеть. Нина на вечных диетах … старается не садиться с родителями за стол, не ходит в гости к родственникам.
А вот у тети Иры день рождения, все сидят за столом …Нина решает дать себе послабление, только один раз, только сегодня, ведь праздник, имеет же она право на праздник … видно ее тарелку, такой полной нет ни у кого. Тут все горой: салаты, рыба, пирожки. Они все съедает, даже не заметив. Около нее сидит двоюродный старший брат: «ну, Ниночка, давай я тебе еще положу …» Она кивает головой и брат опять до краев наполняет ее тарелку. Пирожки у тети такие вкусные. Нина чувствует недомогание, от обильной жирной еды ей нехорошо. Она облокачивается о диванную подушку и тетя участливо спрашивает, не желает ли она пойти прилечь … Другим она этого не предлагает, только ей. «Нинка наша опять пережрала, не может девка остановиться …» — вот что думают родственники. Снова этот неприятный глагол. Люди едят, а она «жрет». Нет, родственники не думают о ней, как о «свинье», но все равно … Ниночка «жрет». Какой стыд! Впрочем, тетушки у нее все полные, но им можно, они старые, а ей … не стоит.
Одна мама так не думает. Мама все Ниночке разрешает, во всем потакает … посуду она не моет, квартиру не убирает, в магазин не ходит, еду не готовит. Изредка мама просит ее помочь, и в ответ слышит … «ну, мам … ну, мам …» Нина видит эти кадры. Ушли гости, уже поздно, мама убирает на кухню посуду, просит ее поставить в холодильник еду: «ну, мам … я устала» — вот что Нина отвечает. «Какая же она у меня белоручка … Нинка ленивая … наверное это я виновата» — вот мама что думала, а ей не говорила. Тот же эпизод, только гости еще не пришли. Мать суетится на кухне: «Нин, давай-ка попылесось в столовой, папа не успеет …». «Ну, мам …» — Нина слышит свой капризный голос, с родителями она любит играть маленькую девочку, губки бантиком, хитрые лукавые глаза. Нина уверена, что мама умиляется и все ей прощает, но это не так: «Нинка наша все-таки ленивая корова,» — вот что мама про нее думает, она для нее сейчас «корова». Как же так? И папа почти так же думает, только молчит, берет пылесос и ни о чем ее не просит, но думает: «Нинка, как кошка ленивая, только бы ничего не делать. Совсем нам не помогает. Это все мать! Мать ее набаловала. Кто ее такую замуж возьмет?». Неужели родители так могли о ней думать? А она и не подозревала, что они ее осуждают.
И опять об этой проклятой еде, вернее не о еде, но все равно … об этом. Она в Москве, в квартире сестры. Сестра давно замужем, муж разбитной еврей, которого она немного опасается, очень уж он юморной, Нина побаивается его шуточек, не всегда знает, как на них реагировать. С ее точки зрения, он вообще говорит лишнее, такого в ее семье никто бы не сказал. Вообще-то Нина в Москву приезжать любит, там другая жизнь, магазины, шумное метро. Вот они все в квартире, кажется это какой-то праздник, то ли государственный, то ли чей-то день рождения. Нина не помнит. Середина дня, суета на кухне. Приехал брат мужа с женой и ребенком, привез дефицитные продукты, на кухне нарезают мясо и рыбу, что-то жарится на плите, чувствуется атмосфера праздника, витают вкусные запахи: крутые яйца, майонез, свежие огурцы, что-то копченое. Нине тоже доверили нарезать копченую колбасу сервелат. Получается у нее плохо, нож скользит, съезжает, отрезаются неровные кусочки-обрезки. Нина кладет их в рот, ей вкусно и весело. Собственной неловкости она не замечает. У вот брату Марку, который долго проработал в мясной гастрономии продавцом, Нина действует на нервы: «неумеха косорукая» — теперь Нина слышит его мысли. Тогда он молчал и улыбался. «Сказать бы ей, чтоб шла отсюда. Она сейчас сожрет больше, чем нарежет» — Марку не то чтобы жалко колбасы, но ее неловкость его буквально бесит. Когда она положила себе в рот очередной неправильно отрезанный ломтик, он громко сказал вроде бы невинную вещь: «Наша Ниночка хорошо кушает», как бы пошутил, что тут такого. Ей бы тоже отшутиться, но намек постороннего человека на ее аппетит, который был несчастьем всей ее жизни … это уж слишком. Нине пришлось снова пережить то унижение. Нет, она не обиделась, она знала, что Марк прав, но … как она теперь сядет за стол с людьми, для которых, она — обжора, ее аппетит всем противен, они видят его проблемой. Она свою порцию уже съела, ей хватит, ей больше есть нельзя. Сестре наверное за нее стыдно. Нина больше не хочет никого ни видеть, ни слышать. Она с ними не останется, это невыносимо с ними есть, когда они все будут наблюдать, что и в каких количествах она кладет в рот. Нет, нет. Надо уйти. Уйти некуда, но она все равно уйдет, будет по улицам ходить, на метро сядет … какая разница! Только не показывать, что обиделась, надо что-то придумать! Не будет же она затевать скандал, да она, ведь, и не умеет.