- К Кати.
Босые ступни больно ударяются о твердый камень. С трудом удерживаю равновесие. Я стою на неширокой мощеной улице напротив дома с высокой лестницей и стеклянной дверью, прикрытой сиреневой занавеской изнутри. Идет дождь. Через ткань и стекло пробивается тусклый электрический свет. Мгновенно промокаю насквозь. Вода льется по моим волосам на грудь и плечи, щекочет ключицы. Какое-то время неподвижно смотрю на горящее окно на втором этаже. Я уверен, что знаю, кто там - за ним. Делаю несколько шагов, чрезвычайно тяжелых - то ли от мучительной нерешительности, то ли от не выветрившейся текилы и прочего пойла, которое я давеча в себе намешал. Останавливаюсь вплотную к стеклу - только так вода не льется за шиворот. Так проходят бесконечные две-три-четыре минуты.
Дверь распахивается внутрь. Лицо Кати - в пяти сантиметрах от моего. Она удивлена, встревожена, взволнована.
И я не знаю, кто из нас берет в руки лицо другого и впивается в него губами.
По мистическому совпадению родители и брат Кати именно в этот день уехали к родственникам. Кати отказалась, сказавшись сильно занятой на новой работе. Следующие два дня мы бродим по её тихому городку - по узким улочкам, крохотным дождливым площадям и мокрым маленьким паркам. Кормим уток в пруду. И любим друг друга.
***
Я - у профессора. Чувствую себя провинившимся младшеклассником, приведенным в кабинет директора. Сейчас прикажут привести в школу предков.
'Никак невозможно, господин директор, - мысленно отвечает бойкий двоечник внутри меня, - Поглядите в телескоп. Вон они, мои предки, рассеянные на миллионы квадратных километров, кружат вокруг желтого карлика на заднем дворе Галактики.'
- Начинаю о Вас беспокоиться.
- Что не так, профессор?
Рассел скорбно сводит брови. Он и впрямь озабочен.
- Вы неделями не вылезаете из информатория.
Пожимаю плечами.
- Подготовка к экскурсиям. Погружаюсь в контекст.
Рассел качает головой.
- Как руководителю Института, мне бы только радоваться Вашему рвению. Но как Ваш друг...
Профессор выходит из-за стола.
- Неужели Вам совершенно не любопытен реальный мир? В известной части Вселенной три десятка цивилизаций освоили сотни планет, и почти на каждой цветёт самобытная культура. И все они представлены здесь на Соледад. Но они Вас совсем не интересуют. Почему?
Я пожимаю плечами.
- Мне пока хватает Земли.
Рассел хмурится.
- Не хочу лишний раз напоминать, но настоящая Земля погибла. Ваши блуждания по её муляжу мало чем отличаются от сна.
- Но, если его видят двое, это уже не совсем сновидение, - запальчиво парирую я, - А Кати и я видим одно и то же!
Когда о чем-то постоянно думаешь, слова неизбежно выбегут на кончик языка. В глазах Рассела загорается веселое изумление.
- А чему Вы удивляетесь? - растерянно бормочу я, - Да, я ввожу нового сотрудника в курс дела. Методом глубокого погружения.
Господи, что я несу.
- Показываю коллеге главные достопримечательности нашей культуры, - тараторю, все больше впадая в панику, - Белые ночи Санкт-Петербурга, весенний Париж, венецианский Мост поцелуев.
- Думаете, старый дурак ничего не видит? - профессор расплывается в улыбке, - Не скрою, мой друг, я рад. Может быть, Кати удастся вытащить Вас из затворничества.
'Еще посмотрим, кто кого и куда вытащит. Или затащит' - молча язвит мой внутренний двоечник.
Но я тоже невольно улыбаюсь.
***
Мы с Кати в Амстердаме.
Ей нравятся многолюдные приморские города - Амстердам, Александрия, Стамбул, Барселона. Кати говорит, в её мире нет морей. Сама идея колоссального количества воды, просто разлитой по земле, представляется ее соотечественникам безумной расточительностью.
Я сижу на каменной тумбе немного наискось от девушки.
Кати одета в короткие джинсы до щиколоток, кроссовки и просторный свитер, почти скрывающий её красивую грудь. Светлые кудрявые волосы схвачены парой резинок. Кати сидит на парапете как на насесте, упираясь ступнями и ладонями. Половина её попы опасно висит над каналом, откуда тянет соленой гнилью. Мимо, мелко подпрыгивая на камнях мостовой, проезжают велосипедисты, все как один - молодые и веселые. В нескольких метрах от нас, прислонившись спиной к ограде, прямо на тротуарной плитке греется на солнышке и дремлет бородач - то ли бомж, то ли свободный художник. Город-праздник запрещает их различать.
- Представь голубую планету, населенную моими детьми, - вдохновенно вещаю я, - Они - очень разные: белые как каррарский мрамор, черные как небо над экватором, желтые как песок на малабарском пляже. С черными кудрями и вихрами цвета соломы. Высокие и низенькие. Толстые и поджарые. Грустные и веселые. Но все невероятно красивые.
Встаю. Мой рассказ возносит меня все выше. Я вижу Новую Землю с высоты птичьего полёта.
- Наш новый дом прекрасен. Его города утопают в зелени, вода и воздух чисты и прозрачны. В нем нет войн и насилия. Все живут в одном государстве. Матери нянчат младенцев, сильные мужчины трудятся на благо своих семей, их красивые дети под пение птиц босиком по траве идут в школу.
- И ты всё это им рассказал? - тихо перебивает Кати, - Так же, как рассказываешь мне сейчас?
- Да, - киваю я.