Девизом города можно было сделать — «Не поднимай волну».
Обманывают, предают, изменяют — хорошо, du calm! Take it easy!
Без волны! А то можно захлебнуться. А жить там надо было, не захлебываясь — ни от счастья, ни от горя. Город был очень порядочен, и, как любой порядочный человек, — скучен. Виль бы предпочел, что бы его обсчитали, но улыбнулись, толкнули — но бросили фразу. Ну, хотя бы послали далеко… А тут никто не толкался. Иногда он пытался толкнуть сам — чтобы извиниться, переброситься словом, понимающе улыбнуться — все увертывались. Плеча ближнего почувствовать не удавалось… Все вокруг были невероятно вежливыми. Общение начиналось с excuse me, entshuldigung, pardon, и на этом же заканчивалось.
Единственной группой населения, стремившейся к общению, были старушки. Они всегда заговаривали первыми.
— Как ваша печень? Не ноет?
— Спасибо, — отвечал он, — благодарю…
— А у меня, знаете ли, — продолжали они, — всю ночь ныла поясница. Пока не приняла…
— Пардон, — поднимался Виль, — excuse me.
И исчезал…
Он захлебывался от скуки — тут все делали серьезно: смеялись, растили детей, жевали, сморкались. Особенно сморкались. Это — единственное, что делали в городе громко, можно сказать, поднимали волну…
Кричать и плакать от счастья разрешалось, но только до захода солнца.
Виль был уверен, что все мерзопакости на земле — от скуки. Он не сомневался, что от скуки драки, войны, ссоры, убийства и прочие гадости. Он охотился на нее, вся его жизнь была нескончаемой охотой на скуку — но эта была увертливая тварь. И вот сейчас он угодил в ее столицу. Где-то там провожали, бежали за поездом, кричали. Вилю не хватало легкого взмаха руки, не хватало снега, мартовской капели, сосулек, срывающихся с крыш на его башку, весенней лужи, чтобы взглянуть на свою физиономию, слов «братишка», «мамаша», «Василич».
Не хватало звонка в два часа ночи.
— Брекекекс, дружба — понятие круглосуточное!..
— Только не звоните мне до десяти утра, — говорили здесь, — и после десяти вечера.
Равнодушие — тоже было круглосуточным.
Все были сыты, чистили зубы, мыли шеи, ели — не чавкая, умирали, не стоня. Виль никак не мог понять, зачем они рождались.
На вечные вопросы — «Откуда мы?», «Куда идем!» — на которые так и не смог ответить ни один из величайших философов мира, любой из жителей города отвечал спокойно, не задумываясь: «Из банка», «В банк».
Казалось, рождались только для того, чтобы сделать деньги, положить их на счет и сыграть в ящик…
— Зачем ты родился, — спрашивал Виля Бем, — в чем смысл твоего существования? Ты даже ни разу не был в банке! У тебя нет счета! Ничтожество! Какого хрена ты притащился в этот город?
Виль бросался на защиту.
— Что ты имеешь против него? Звенящий воздух, необыкновенный купол, прозрачная река, отзывчивые люди… В этом городе жили и творили…
— Заткнись, — прерывал Бем, — когда сатирик начинает воспевать — он дает петуха… Ты весь такой неправильный, ты пишешь юмор, который весь — сплошное отклонение от нормы — и ты приехал в самый правильный город мира, в самый неотклоняемый!.. Как можно любить кровать, где никогда не стояло? У тебя в этом городе ни на что не стоит… И оживаешь ты только при звуках русской речи, музыки, мата, еб твою мать!
Бем уже успел выучить несколько крепких выражений.
— Что вы все ищете, пидерасы, счастья? А, может — его нет?!
— Искать стоит только то, чего нет, — ответил Виль.
Смирив гордыню, притупив гнев и пропьянствовав неделю, великий сатирик приступил к изучению русского языка.
Прямо с алфавита, который, как с удивлением заметил Виль, он не знал. Особенно конец — «ч» он ставил после «щ», «х» до «ф», а где находится «ъ» — вообще не помнил.
К тому же, как считала фрекен Бок, у него было ужасное произношение.
Фрекен была великим методистом, ученицей самого сэра Затрапера.
— Вы какой национальности, Папандреу? — осторожно интересовалась фрекен Бок.
— Я?.. Н-наполовину — грек, наполовину — турок, — выдавливал Виль.
— М-да, взрывоопасная смесь, — улыбалась фрекен, — турки народ невероятно талантливый, но вы, турки — малоспособны к славянским языкам.
— А мы, греки? — интересовался Виль.
Фрекен Бок задумывалась.
— Свистящая «с», — озабоченно произносила она, — а ну-ка, скажите «силос».
— ССС-илос, — свистел Виль.
Она хохотала.
— Художественный свист… И чего это вас потянуло на русский? Вы не хотели бы заниматься узбекским? Если вас уж так тянет изучать языки России — возьмите узбекский или азербайджанский. Он близок к турецкому… Я считаю своим долгом вас предупредить, чтобы три года не пропали зря — русский язык не для вас.