Старик орал на весь вагон. Напротив Виля сидел испанец, он читал, они ему явно мешали.
— … и опять направо, затем, за бугром, чуть налево и сразу же направо…
Испанец сопел, наливался, вникал в своего Ортегу и Гассет.
— … потом снова налево и тут же направо, до леса, и не входя — налево.
Он отшвырнул книгу:
— Направо или налево?! — через весь вагон завопил он.
Те непонимающе заморгали глазами.
— Я не расслышал. — За бугром направо или налево?!
Виль свалился от хохота. Лыжники прекратили беседу, они были удивлены. Километров через сорок, шепотом, с придыханием, донеслось:
— … до бугра и чуть налево, затем… — Карамба!!! — испанец вскочил и, теряя Ортега и Гассет, побежал в другой вагон.
— Затем сразу же направо, и…
Ах, какие это были поезда, воистину королевские.
Единственное, что раздражало — контролеры. Они проверяли билеты после каждой станции, а Вилю надо было билеты сохранить — они были дороги, он должен был проехать на каждом три-четыре раза. И он закрывал глаза. Он понял плюсы цивилизации — в цивилизованных странах, когда закрываешь глаза — можешь ехать без билета.
Харт ушел из жизни внезапно, за обедом, за шуткой.
Жить как-то стало скучно, неинтересно, тошно. Доза смеха на земле резко сократилась. Он серьезности сводило скулы, тошнило. После ухода Харта завсегдатаи гостиной долго рылись в его подвале. Подвал оказался громадным, гораздо больше, чем его комната, светлее и выше. Там валялись какие-то старинные кровати с бронзовыми набалдашниками, вспоротые подушки, рваные галоши, красноармейский шлем, кипы грамот с профилем дорогого вождя и дрова — когда-то у Харта было печное отопление, затем его заменили центральным, но Харт знал, что оно откажет и на всякий случай дрова не выбрасывал.
Вместо гостиной завсегдатаи собирались в подвале. Они искали шедевр. Третий день. И безрезультатно. Однажды, глубокой ночью, на Качинского обвалилась поленница. Его долго откапывали, и вдруг, между двух сосновых поленьев, нашли шедевр — клочок бумаги из школьной тетради. На нем чернилами, рукой Харта, было выведено:
«Что вы ищете, идиоты?! Я ничего не писал. И вам завещаю, друзья мои — не пишите. Никогда не поздно бросить.
Даже если не начинали.»
Завсегдатаи печально сидели на проломанном стуле, на чайнике, на земляном полу. Затем раздался голос Качинского.
— Если вы меня откопаете, — сказал он, — я лично больше писать не буду…
Последний год фрекен Бок полностью посвятила русскому юмору — видимо, Вилю надо было пережить и это.
— Без юмора Россию не понять, — пояснила она и перешла к анекдоту:
— Что у еврея в голове, а у женщины под платьем?! — ее давил смех.
Виль покраснел. Он краснел от этой пошлости еще в третьем классе.
Почему он это должен повторять в свои 53 и на Западе?..
— Помните, я вам говорила, — продолжала фрекен, — это не юмор ситуации и не юмор характера — что на поверхности и просто, — это языковой юмор! Его структура глубинная, скрытая, зачастую неуловимая на сознательном уровне. Думайте, думайте! — она подмигивала обоими глазами.
Вилю хотелось ей вырвать язык.
— Ну, не знаете? Комбинация!!! — торжествующе сообщила она и повалилась от смеха. И весь класс тоже — до экзаменов было недалеко.
Не смеялся только Виль. Цирк этой жизни наскучил ему.
Фрекен Бок заботливо посмотрела на него.;
— Мне кажется, до вас не дошло, — проговорила она, — попробую объяснить. Юмор, конечно, непереводим, загадочен, хрупок, но я попробую.
— Не надо, — попросил Виль, — я все равно не пойму.
— Попытка не пытка! — блеснула она русской пословицей и несколько приподняла платье, Из-под него показалось что-то розовое и шелковое.
— Это ком-би-на-ци-я! — по слогам произнесла она, — вы видите, она под платьем. Пока ясно?
— Д-да, — ответил Виль, — а как она оказалась у еврея в голове?
— Не торопитесь. Юмор адресуется к интеллекту. Подумайте. Ком-би-на-ци-я!
Она ждала. Виль молчал.
— Да, мой милый, — с сожалением произнесла она. — У вас еще малый словарный запас. Комбинация на русском языке имеет два значения. Комбинация, Назым, это еще и ма-хи-на-ци-я! — ее опять затрясло, — теперь смешно?
— Теперь смешно, — сказал Виль, — остроумно: у вас под платьем ма-хи-на-ци-я…
Он явно рисковал дипломом.
Фрекен Бок печально развела руками.
— Нет, нет, вы не поняли. Махинация у меня в… голове.
Она начинала путаться.
— А у еврея под платьем? — продолжил Виль.
Фрекен Бок сняла очки, протерла стекла.