Но это казалось просто сказочным везением. Ничто заранее не указывало на то, чтобы Ким была хоть чуточку способнее содействовать процветанию империи, нежели остальные члены семейства. Такой вот субъективизм со стороны старого Тимоти, и это, повторяем, Абдуле совершенно не понравилось.
Свадебный репортаж ему вообще надоел: дальше пошла бабья дребедень о нарядах невесты, нарядах подружек, церковном убранстве, свадебном обеде, — кто в чем был да что там ели… — Кстати, как там наш ужин? — А, еще полчаса… — Абдула снова поводил большим пальцем правой руки по сенсорной панели, вернулся в главное меню.
И там на глаза ему сразу попалась ссылка, — как это раньше не заметил? — «Наша тюрьма (телерепортаж)».
Больше всего его поражала скорость загрузки: без малейшей задержки, сразу за нажатием, открывались картинки, надписи, меню… Видеофайл мгновенно развернулся на весь экран и чуть не оглушил Абдулу неожиданно громким звуком музыкальной заставки. Впрочем, регулятор виднелся. Абдула укротил громкость и, в очередной раз подивившись: вот это техника! — принялся смотреть.
Да, это был телерепортаж, причем прямо из камеры Абдулы или из точно такой же.
— Хелло, я Эллис Пирсон, — прозвучал уверенный женский голос.
Ведущая, сухощавая блондинка, подтянутая и энергичная, как все американские телеведущие, говорила в большой микрофон, который держала в руке, очевидно, для имиджа: наверняка в какой-нибудь брошке-застежке был у нее микрофон почувствительнее, но если у нас репортаж, надо, чтобы зритель видел ведущего с микрофоном наперевес: так выразительнее. Впрочем, у Абдулы такие женщины вызывали прежде всего раздражение, как раз вот этим своим «имиджем»: нескромная уверенность движений, белый брючный костюм, — шариат не возбраняет женщинам носить шаровары, но только ради скромности под платьем, а эти — таскают брюки, а не шаровары, и вовсе не из скромности, а чтобы подчеркнуть, что ни в чем не уступают мужчинам. «Ну, а не уступаете, тогда не жалуйтесь! — со злостью подумал Абдула. — Будем вас убивать наравне с мужчинами».
— Мы с вами находимся, — глядя в экран, говорила тем временем ведущая, — в помещении, которое мисс Барлоу, директриса данного заведения, называет камерой, а свое заведение в целом — тюрьмой. Однако я должна признаться, — тут ведущая доверительно понизила голос, — что никогда в жизни не видела ничего, меньше похожего на камеру или на тюрьму…
Абдула вынужден был целиком с ней согласиться.
Дальше, двигаясь по камере с раздражающей Абдулу живостью, ведущая словно бы из любопытства стала трогать, щупать, показывать все то, что Абдула уже более-менее в камере изучил: монитор — включила и присвистнула: «Вот это скорость!» — вывела на экран обеденное меню: камера ненадолго показала его наплывом, — потом потрогала окошко для обеда, окошко для напитков между едой, вынула белый пористый стаканчик с чем-то, отхлебнула: «Вау, супер!» — поискав, нашла, куда его выбросить, — Абдула прежде этой заслонки не видел; потом толкнула дверцу в ванную и осмотрела все, вплоть до унитаза, и даже слив нажала, бесстыжая, но душ пускать остереглась, не вовсе дура, а только кран и струйку геля, и комментировала, комментировала…
Абдула нехотя признал, что, будь он потупее, эти комментарии могли бы даже в чем-то ему помочь. Ну, как стюардесса в самолете показывает, как пользоваться дыхательным прибором при аварии. Только стюардесса при этом молчит, жестами обходится, а эта — трещит, не умолкая! — Абдула не вслушивался, но все же не отключался: мало ли что еще покажет… Ведущая тем временем, выйдя из ванной, подошла к шведской стенке, полазила по ней, поотгибалась, — «Вот обезьяна!» — буркнул Абдула, — побегала по дорожке с различной скоростью и все это время трещала, трещала без умолку, а потом, ступив на шаг влево от шведской стенки, приложила ладони к чему-то на стене и прижалась к ней всем телом. Постояла (молча!) несколько секунд, потом отступила, — телекамера тут же уставилась на появившийся на стенке человеческий силуэт и на ярко-зеленые цифры, возникшие там, где у силуэта виднелась голова.
— Вау! — снова испустила вопль ведущая. — Температура, частота пульса, давление! — Вот, значит, как тут это можно мерить, понял Абдула. — А можно еще смерить уровень сахара в крови! Попробуем?
Ведущая хитро улыбнулась зрителям, поднесла палец к невидимой отсюда точке справа от силуэта, тут же ойкнула, отдернула руку, но сразу торжествующе воскликнула:
— Сахар в норме!
Телекамера тут же подтвердила ее слова, показав новые зеленые цифры в окошке и надпись «Normal».
— А теперь, после спортивных занятий и медицинских процедур, не худо и отдохнуть! — воскликнула ведущая и бросилась на кушетку, тут же закинув ногу на ногу. — Удобно, ничего не скажешь! Можно лечь вот так… — Она положила голову на одно возвышение. — Или вот так… — Она ловко, одним движением перевернулась и легла головой уже на противоположное. — Но где же простыни?.. А, вот и они!
Опустив руку, ведущая как бы погладила стенку кушетки, и оттуда потянулась широкая, почти во всю длину кушетки, полоса того же салатового цвета. Ведущая, быстро-быстро перебирая руками, вытянула ее — край автоматически оборвался, — и завернулась целиком: получилось подобие спального мешка.
— Здорово! Очень мягко и гигиенично! А главное, постельное белье меняют каждый день!
Соскочив с кушетки, она сорвала с себя простыню, не удержавшись при этом от пары поз и жестов, напоминавших стриптизершу на подиуме: «Вот, как ни притворяется мужиком, а баба все равно есть баба!» — удовлетворенно хмыкнул Абдула. Впрочем, сценка с налетом эротизма продолжалась лишь одно мгновение: ведущая деловито скомкала простыню в огромный шар и ловко, носком ноги, не наклоняясь, протолкнула в заслонку в изножии кушетки: еще один мусоросборник, — отметил Абдула.
— Мне говорили, — доверительно продолжала ведущая, — что все это, и простыни, и полотенца, можно спокойно отправлять также в унитаз. Вода их со временем растворяет.
Абдула, собственно, так и думал.
— Но все-таки, — ведущая понизила голос и тоном заговорщика обратилась к зрителям: — Вы ведь наверняка уже давно себя спрашиваете: во сколько же все это обошлось?
«Вот именно!» — вслух воскликнул Абдула. Ему стало наконец интересно, а то бы еще чуть-чуть, и собирался выключить
— Давайте не будем гадать, а лучше спросим у самой основательницы и руководительницы этого бесподобного заведения, — ведущая сделала паузу, а потом воскликнула тем «фанфарным» голосом, каким объявляют номера во всяких шоу: — у мисс Кимберли Барлоу!
Абдула даже на мгновение удивился, что за возгласом не последовало никаких закадровых аплодисментов.
Телекамера отвернулась от ведущей и уставилась в прямую стенку, за которой Абдула уже видел сегодня мисс Барлоу. Дальнейшее не могло быть для него неожиданным: точно так же, как меньше двух часов назад, только в обратном порядке, по стенке неуловимо пробежала волна, — и все-таки он вздрогнул, когда вместо гладкой, солидной на вид салатовой поверхности появилась глухая пустота. Впрочем, пустоту немедленно заполнил яркий свет, заливший целиком все помещение, — а не конусом, как перед этим.
Помещение по форме выглядело, как вторая половина полукруглой камеры, в которой находился Абдула. Закругленная стенка была задрапирована темно-коричневой тяжелой тканью, складками ниспадавшей до пола и напоминавшей складки юбки, скрывавшей ноги мисс Барлоу во время предыдущей встречи. Пол и потолок «полукамеры» обтягивало ковровое покрытие того же цвета, но Абдула смотрел не на него. Ровно в центре «полукамеры», заметно дальше от кушетки, чем два часа назад, за массивным полированным столом овальной формы и с глухой передней стенкой сидела мисс Кимберли Барлоу. Цвет полировки напоминал цвет драпировки и покрытия, того же цвета было наглухо застегнутое платье с длинными рукавами, и только белое лицо мисс Барлоу и белые ее ладони выделялись на фоне окружающего. Юбку, скрытую столом, Абдула видеть не мог, но был уверен все равно, что платье то же самое: действительно, не станет же она менять из-за меня туалеты, — подумалось ему какими-то посторонними для него словами. Впрочем, как всякий настоящий мужчина, а не «бабник», Абдула не слишком обращал внимания на женские «туалеты»…