Стас поднялся со стула и направился к двери.
– Если что-то неординарное, звони, не стесняйся.
Станислав закрыл дверь кабинета. Взглянув на часы, Виктор стал собираться домой.
***
Прохоров вернулся с допроса и обессилено опустился на лавку. Нанятый родителями адвокат оказался слабеньким, и Игорю пришлось решать многие вещи за него самостоятельно. Чувство неотвратимости наказания нависло над ним, и он впервые за эти дни серьезно запаниковал.
«Интересно, Вадима закрыли или нет? – подумал Игорь. – Цаплин сидит, об этом ему намекнул следователь. Володя сдавать никого не будет, это точно. По всей вероятности, затрещать мог лишь Вадим. Вот она, кара Божья. Нет ничего – ни денег, ни свободы. Надо же, черт меня попутал связаться с этим Селезневым».
Он поднялся с лавки и стал мерить шагами камеру. Прохоров невольно вспомнил слова Вадима о людях, которые принимали участие в разорении церквей. Он тогда не придал им особого значения, считая, что это его не коснется, но вот он здесь, в одиночной камере, и, похоже, финал у него может быть таким же, как и у тех людей.
Игорь лег на жесткие деревянные нары и задумался. Он анализировал последние месяцы вольной жизни. Пытался оправдаться перед собой, словно этим он мог каким-то образом изменить свое сегодняшнее положение. Прохоров вновь вернулся к рассказу Вадима о Божьей каре. Перед его глазами, как в кино, возникли безликие фигуры большевиков-атеистов, которые сжигали иконы и рушили купола соборов. Он, будто сторонний наблюдатель, видел их муки в лагерях и на больничных койках, их покрытые язвами тела. От всего этого ему стало не по себе. Игорь вскочил с нар и снова зашагал по камере. Он в свое время не поверил Вадиму и теперь искренне жалел об этом. Неожиданно раздался скрип открываемой металлической двери.
– Прохоров, на выход, – донесся до него голос контролера.
Игорь медленно направился к двери, прикидывая в уме, зачем его вызывают. Конвоир легким толчком в спину приказал следовать вперед. Он вел Прохорова по темному и узкому коридору изолятора временного содержания, пока тот не уперся в глухую стену, справа от которой была дверь, обитая потемневшим от времени оцинкованным железом.
Игорь остановился и повернулся по команде контролера лицом к стене. Тот открыл дверь и втолкнул его в небольшую комнату. От яркого солнечного света, ударившего по глазам, Прохоров зажмурился и прикрылся ладонью.
– Здравствуй, Игорь, – услышал он знакомый женский голос. – Это я, Жанна!
Прохоров открыл глаза и увидел ее мокрое от слез лицо. Это было столь неожиданно, что он не сразу поверил в это. Она бросилась к нему на шею и стала целовать. Когда он окончательно пришел в себя, то несколько грубовато отодвинул в сторону девушку и тихо спросил:
– Жанна, скажи, как ты оказалась в изоляторе? За все время, пока я нахожусь здесь, мне ни разу не довелось увидеть даже свою маму.
Она, словно не слыша вопроса, вновь прижалась к нему и стала жадно ловить своими губами его губы.
– Игорек, милый, я люблю тебя! Нас с тобой никогда и никто не разлучит. Мне все равно, кто ты и за какие дела оказался здесь, я тебя люблю. Я не могу без тебя не только жить, но и дышать.
Игорь присел на табурет, привинченный к полу, и снова задал ей вопрос:
– Скажи, каким образом тебе удалось попасть сюда? Ты понимаешь, что это не дом свиданий, а тюрьма?
Она посмотрела на него непонимающим обиженным взглядом.
– Все очень просто, Игорь. Мой папа – хороший друг начальника городского УВД Шакирова. Я попала сюда через него.
Игорь с удивлением смотрел на нее.
– Неужели ты все еще не понимаешь, кто ты и кто я? – спросил ее Прохоров. – Зачем я тебе?
Игорь замолчал и отвернулся. Сердце его сжалось так, что он почувствовал боль за грудиной.
– Жанна, – тихо произнес он. – Я не хочу, чтобы ты приходила. Я догадываюсь, какой скандал тебя ожидает дома. Ты понимаешь – я вор, бандит, и нам никогда не быть вместе. Меня обвиняют в налете на Собор Петра и Павла. Это минимум семь лет тюрьмы! Семь лет, а не семь месяцев. Это практически вся жизнь, вся молодость.
Жанна присела на табурет. Ее руки бессильно опустились на колени.
– Игорь, милый, ты говоришь семь лет. Это же всего, семь весен и семь зим. Это не так много, если сравнивать со всей нашей жизнью. Я буду ждать тебя столько, сколько будет нужно.
Игорь осторожно коснулся пальцами ее волос. Они были мягкими и приятно пахли. Он только сейчас пожалел, что у него не было близости с этой красивой и милой девушкой. Он обнял ее за хрупкие плечи и прижал к себе.
– Я не обижусь, Жанна, если ты не дождешься меня и выйдешь замуж. Это жизнь, я понимаю. Если у тебя будет, хоть малейшая возможность и желание, напиши мне. Просто две строчки, два слова. Они будут самыми дорогими для меня там, в колонии.